Марина Дяченко - Мигрант, или Brevi Finietur

Техник вскочил, расплескивая воду.

Бритый старик шумно вздохнул.

Картинка на темной воде дрогнула.

— Бюро сожалеет и приносит извинения за недопонимание, которое случилось, конечно же, из-за нечетких формулировок в сопроводительной документации, — продолжал человечек без тени сожаления в голосе. — Мы рады сообщить гражданам Раа, что они могут использовать спутники — носители стабилизаторов для любых прикладных целей либо вовсе свести с орбиты. Главным достижением на Раа Бюро по-прежнему считает систему миграции, — в голосе человечка прозвучало теперь удовлетворение. — Считая эту программу крайне важной для Вселенной и Раа, Бюро не хотело бы ее сворачивать и готово обсудить новые условия сотрудничества Бюро с гражданской общиной Раа. Следующая консультация — по графику, но при необходимости миграционный офис Раа может отправить внеплановый запрос. Всего хорошего, полноправные граждане.

Вода потемнела.

Сотни людей стояли на набережных, глядя в небо.

Светило солнце, мягкое солнце Раа, на него можно было смотреть не щурясь. Стальными маячками поблескивали самые крупные орбитальные станции.

Ничего не происходило.

Ничего не изменилось.

Трое мальчишек, не обращая внимания на взрослых, гоняли по каналу парусник-катамаран.

— Он спит, — сказал Тимор-Алк. — Он не просыпается вторые сутки.

За последние дни мужчина перестал быть мальчишкой. Дело было не в жесткой светлой бороде, за несколько суток покрывшей его щеки, скулы и подбородок. Тимор-Алк разогнул спину, навсегда выводя себя из утробной позы, и Крокодил впервые увидел в нем равного по опыту, взрослого человека.

Мальчишке он сказал бы: «Аира отдыхает». Он ободряюще улыбнулся бы зеленоволосому, хотя у самого тревожно сосало бы под ложечкой. Он сказал бы: «После такого человек должен немного отдохнуть, правда?» И Тимор-Алку — тому, прежнему, юному, — стало бы легче.

Этому, новому, — нет.

Поэтому Крокодил спросил только:

— Шана вернулась?

— Еще нет. У них там…

— Понимаю.

— Но она связывается каждые полчаса. По-моему, она тоже боится за… него.

— Пошли, — сказал Крокодил.

Над крышей дома Шаны склонялись ветки, полосатое солнце высвечивало лес, носились птицы, из тени попадая на свет, и потому их траектории казались пунктирными. Аира лежал на спине, одетый только в светлые шорты, ничем не укрытый, босиком. Он спал. Остриженные наголо волосы отрастали снова — седым ежиком, совершенно седым.

Он не метался во сне и не менял позы. Он спал, как стоял перед строем, — вытянув руки вдоль тела. Глаза под веками не двигались. Дыхание можно было заметить, только если специально присмотреться. На спокойном лице было написано для всех, кто умеет читать: «Я сделал все, что мог. Ничего не могу изменить». Эта равнодушная отрешенность была такой неестественной на лице Аиры, что у Крокодила мурашки побежали по спине.

— По-моему, он готов свернуться, — шепотом сказал Тимор-Алк. — Как моя мать. Уйти в себя и… все.

«Возможно, он уже свернулся», — холодея, подумал Крокодил.

Он с трудом нащупал пульс на тяжелой руке Аиры. Человека, вскрывающего реальность, как консервную банку, не обязательно изгонять на астероиды. Он может сам себя изгнать так глубоко, куда никакой челнок не доставит, куда не дотянется ни луч, ни радиоволна.

— Нет, — сказал Крокодил вслух. — Он… просто у него закончились ресурсы. Сколько раз он нас спасал?

Тимор-Алк низко наклонил голову:

— И кого теперь звать, Андрей?

— Меня, — сказал Крокодил.

Он посмотрел на небо, где сквозь зеленовато-синий вечерний свет виднелись искры орбитальных станций. Сел, положив голову Аиры себе на колени, и ладонями сжал его виски.

Ты был прав.

Солнце дробилось на поверхности лужи, и лужа была океаном. Мы целовались, балансируя на детских качелях, и мы любили в этот момент, любили друг друга, солнце, людей. Солнце отражалось от воды, и пахло мокрой землей.

Ты был прав. Смысл — в соответствии замыслу. В моей жизни было несколько дней, когда я любил и был свободен. И тогда я был бессмертен — потому что в бессмертии Замысел.

Несколько дней. Я учился и дрался, я мечтал и сдавал экзамены. Я держал на руках сына, и шерстка на младенческом затылке пахла молоком… Ты никогда не был счастлив, Аира, но ты всегда был прав. Даже когда ошибался.

Творец Раа создал людей свободными и бесстрашными. И, может быть, невольно — передал им часть собственного трудного опыта: он создал людей готовыми вырастать из тесной оболочки. Он создал людей способными бегать по углям.

Ради чего? А вот это и есть главный вопрос. Ради чего ты бежишь по углям? Ответь на него, и узнаешь, кто ты такой.

Аира! Они отключили стабилизаторы. Бюро отключило стабилизаторы, а может быть, только объявило об этом, а на самом деле стабилизаторы никогда не работали. Консул, ты думал когда-нибудь, что такое Бюро на самом деле?

Сильно кружилась голова; он плотнее сжал ладонями холодные виски Аиры, зажмурился — и изменил мир на одном его крохотном, локальном участке.

Он был насосом, качающим жизнь и силу, детство и юность, весну, победу, волю, власть. Он заполнял Аиру своими солнечными днями, и вдруг оказалось, что их было много, особенно раньше. Тогда.

А когда солнечные дни закончились, он стал нагнетать дни Пробы, дни и ночи, и хриплые, на сорванных голосах, счастливые песни подростков: «Мы здесь по праву». А когда и песни закончились, он отдавал ритм — узор коротких и длинных штрихов, тишины и грохота, бытия и пустоты.

А потом закончилось все, и Крокодил увидел себя на берегу Стикса. Или очень похожей реки. Ни Харона, ни лодчонки, никакого подходящего антуража — черная вода и черная равнина, по которой уходят, не оглядываясь, белые тени.

Он смотрел им вслед, река шумела у самых ног, и Крокодил знал, что не должен идти за ними и не пойдет, но в прощальном их шествии было такое властное болезненное притяжение, что Крокодил готов был ступить вперед, в воду, и броситься вплавь — но тут его взяли за плечо и сильно дернули:

— Не оборачивайся!

И он, конечно же, обернулся.

ЭПИЛОГ

— Привет, — сказал Крокодил, когда циновка, заменявшая дверь, отодвинулась.

Камор-Бал целую минуту молчал, разглядывая его. Потом попятился, будто приглашая в дом.

— Извини за беспокойство, — быстро сказал Крокодил.

Камор-Бал мотнул головой:

— Заходи.

Крокодил вошел в туземную хижину, очень просторную и пустую, с большим монитором в углу и гирляндой объемных моделей, подвешенных у рабочего места. Камор-Бал махнул рукой, и модели померкли.