Азамат Козаев - Имяхранитель

– Кто такие? Что нужно от меня?

Хвостатый дернулся, засипел. Иван ослабил хватку на горле и сказал:

– Я жду. Говори. Живо.

Тот заперхал, затряс головой и вдруг пролаял:

– Ар-риманн! Ар-риманн!

После чего с исполинской силой ударился рылом о брусчатку. Брызнули перламутровые капли.

– Ар-риманн!!! – снова исступленно завыл «черт» разбитой пастью. В последний раз.

Иван схватил его обеими руками за шею и изо всех сил сдавил пальцы. Он спешил. Дикий вопль свинорылого с неумолимостью урагана толкнул его в сумеречное состояние «прорыва памяти». Иван знал – еще миг, и он сделается беспомощней младенца. А оставлять живого соперника рядом со своим беспамятным телом было слишком опасно. Особенно соперника, который осмелился произнести…

…Ар-риманн! Ар-риманн!!!

Черная монолитная масса враго, с каждым выкриком проклятого имени, с каждым шагом наращивая скорость, движется на Ивана. Слева и справа от него стоят люди, на которых он может положиться, как на самого себя. Перед ним – ряд столь же надежных коленопреклоненных стрелков. У каждого – тяжелое трехствольное ружье в руках и второе подле ноги, на земле. У Ивана в правой руке длинноствольный кавалерийский пистоль, в левой – изогнутый, чуть расширяющийся к концу клинок. Таким удобно рубить сверху, с коня. Но кони панически боятся этих, черных, а пуще того боятся их дикого крика:

– Ар-риманн! Ар-риманн!!!

Ариман, божество мерзостных еретиков древности. Он – само ничто. Он – бездна. Соприкосновение с ним хуже смерти, это – исчезновение. Одного его касания хватает, чтобы лишить человека разума, разжижить кости, превратить тело в слизь. Черные существа, вышедшая из моря помесь людей и чудовищ, рвутся к святилищу проклятого демона, разрушенному тысячу лет назад. Если их не остановить, мир сгинет в темной бездне…

Лязгают тугие пружины ружей. Залп, второй, третий… Смена ружей… Четвертый, пятый, шестой! Иван во всю мощь легких командует: «Марш!» – и вместе со строем делает два шага вперед. Прикрытые их шеренгой стрелкъ сейчас начали длительную операцию перезарядки, но сделать новый залп они не успеют. Иван целится в кабанью голову, тянет спуск; потом снова. Потом отработанным движением бросает пистоль в кобуру и перехватывает саблю двумя руками.

– Ар!.. – успевает пролаять черная пасть врага, выбранного Иваном для заклания. Но вот уже клыкастая башка взлетает в воздух, из перерубленной шеи тянется за нею веер опалесцирующих брызг. Время начинает замедляться, растягиваться, Иван же, напротив, становится все стремительнее. Он опускает клинок на волосатую когтистую конечность, перепачканную человеческой кровью. Ногой отшвыривает однорукую мохнатую колоду под чью-то алебарду. Хрясть! – алебарда разваливает врага пополам. Над ухом протяжно и торжествующе гремит заряженное наконец-то ружье. У черного гиганта, вооруженного чудовищным молотом, возникает в брюхе дыра. Из нее торчит металлическое оперение. Через миг из раны с силой вырывается пар: это вспыхивает натриевая начинка ружейного снаряда. Иван принимает молот гиганта на саблю. От страшного удара клинок ломается у самой гарды. Но сабля ему больше не нужна, потому что Иван добивает врага голыми руками – просто вырвав ему кадык…

Он пришел в себя необыкновенно быстро. Трупы хвостатых еще подергивались, в чем не было ничего необычного. Но помимо того они преображались – и это обычным назвать было уже трудно. Теперь «черти» стали значительно меньше, чем несколько минут назад, и походили на черных демонов из омертвевшего прошлого имяхранителя. Сейчас они выглядели скорей помесью обезьяны и горга. Или даже горга и безымянного, многие недели по недосмотру хозяина не сбривавшего с тела и головы волосы.

Иван опасливо тронул ногой ближайшее тело. Оно оказалось отвратительно мягким, как полуразложившийся моллюск. И вдобавок – это великолепно ощущалось через тонкую подошву дорогого сандалия – трепещущим. Под шерстью и кожей прокатывались мелкие волны, там шла какая-то скрытая работа. Словно мириады червей и беспанцирных личинок ползали в слепой жуткой тесноте. Иван шепотом отругал себя за чрезмерное воображение и начал перетаскивать тела в ближайший палисадник, под укрытие густой растительности.

От заманчивой мысли вызвать городового и свалить на него грязную работу Иван отказался сразу же. Одно дело предъявить городовому трупы горгов, и совершенно другое – останки этих неизвестных тварей. Слишком многое пришлось бы объяснять потом дознавателю, а внятных объяснений у Ивана попросту не было. Кроме того, всему Перасу известно, что уголовное дознание в Гелиополисе – самая бесконечная внутри Пределов история. Ну и, наконец, кретины-полицейские запросто могли принять монстров за химероидов и без проволочек спровадить Ивана в каменоломни года этак на три «за браконьерство».

Кое-как спрятав тела, он задумался на минуту, а затем решительно направился к скамье с рыбоящерами. Отыскал на боковой поверхности спинки рычаг с кольцом и трижды энергично дернул. Экстренный вызов экипажа в «Черном вороне» стоил безумно дорого, зато позволял рассчитывать на максимальную скорость и железную конфиденциальность.

Недавнее появление в Гелиополисе этих рычагов было предметом множества пересудов и домыслов. Во-первых, никто не знал точно, что за частное лицо выложило огромную сумму на проведение телеграфной связи от каждой скамьи в городе к десяткам дворов службы срочной помощи «Черный ворон». Во-вторых, служба в самом деле оказалась чрезвычайно эффективной, и это обильной струей подливало масла в огонь любопытства горожан. Курьеры «Черного ворона» на резвых лошадях прибывали по вызову в считанные минуты и способны были справиться почти с любыми задачами. Они принимали роды, унимали бузотеров, чинили водо– и газопроводы, доставали кошек из печных труб… но ломили за свой труд грабительскую цену.

Лихач на коляске, запряженной высокой тонконогой кобылой, прибыл даже скорее, чем Иван ожидал. С виду парень был настоящим бандитом: крючковатый нос, тонкие яркие губы, усики щеточкой и быстрые глаза. Не слезая с козел, он наскоро козырнул и протараторил:

– «Черный ворон» к вашим услугам, гражданин Гелиополиса. Чего изволите?

– Нужен неболтливый возница для поездки к Последнему причалу. А там – харон без предрассудков, зато имеющий контакт с кочегарами.

– За вызов с вас два декарта, любезнейший, – отозвался молодец без промедления. – Кроме того, по полторы сотни «василиев» мне и харону. С кочегаром столкуетесь самостоятельно. Сколько «посадочных мест»?

– Полторы сотни годится, – кивнул Иван. – Четыре трупа.

Когда кучер увидел, какие трупы ему придется везти к Последнему причалу, цена подскочила до двухсот.

Сторговались на ста семидесяти.

Ревизоры Коллегии кремации, занимающиеся проверкой горнов, обитали в большом странноприимном доме рядом с портом. Обычно у причалов было пришвартовано множество судов-катафалков, вертелись лодочки торговцев цветами, венками и лентами. Плавали буйки, рекламирующие рисовальщиков посмертных портретов, и прочая, и прочая. Сегодня же стояло лишь несколько моторных катеров Коллегии. Сид объяснил имяхранителю, что все до единого свежие покойники остаются пока там, где окончился их земной путь. Укладываются на ледники, бальзамируются. Все это длится пять-семь дней. Непосредственный осмотр горнов уже закончен, но жуткая прорва бумаг, сопровождающих кремацию каждого периона, нуждается в скрупулезном изучении. Чем ревизоры, собственно, и занимаются основное время.

– Если не считать пьянства и азартных игр, – предположил Иван.

– Ошибаешься, обломок. У них с этим делом строго. Дисциплина! – возразил погребмейстер. – Подожди меня здесь. Вон, за горн присядь, чтобы не маячить. Он старый, холодный, не обожжешься. В гостиницу я пойду один.

– Мне бы не хотелось устраивать здесь бойню, – сказал ему в спину Иван.

Сид остановился и обернулся.

– Что?

– У меня сегодня скверное настроение, кочегар. А когда у меня скверное настроение, то вышибить из кого-нибудь дух получается как бы само собой. Поэтому искренне тебе советую: не хитри, а сделай то, что прошу я. Уверяю, сотрудничество со мной есть самая разумная предусмотрительность. Обман – самая большая глупость.

– Очень страшно, – сказал с натужной усмешкой Сид. – Очень.

– Зря смеешься. От чрезмерного смеха умирают.

Сид в сердцах плюнул и заспешил прочь.

Когда кочегар отошел на порядочное расстояние, Иван сел на землю и прислонился спиной к боку горна. Он и впрямь был старый, этот горн. Квадратный корпус из сизого кирпича, широкая лестница, ведущая наверх, а там – могучая бронзовая крышка с огромным колесом кремальеры. Теперешние печи были не такими и походили скорей на античные портики. Их еженедельно белили, а зевы их горнил, прикрытые водоохлаждаемыми радиальными диафрагмами, напоминали металлические цветки. Наверное, в этом была какая-то своя эстетика. Иван, однако, предпочел бы, чтобы его тело опустили в старый добрый закопченный люк старым добрым способом – ногами вперед.