Николай Соколов - Ариасвати

— Затем, вслушайтесь только, батенька, в названия урочищ, городов, рек, гор, ручьев, и вы услышите знакомые, родственные звуки. Вот, например, Наскатпур, город отрезанных носов: нас — нос, кат — палач, пур, может быть, прототип слов burg, mur, tur… Вот видите эти темно-синие полосы на склонах гор? Это леса гималайских кедров. А знаете, как они здесь называются? Дивадари — дар дива, т. е. дар Божий. Вот эта пограничная земля, окраина, называется Канти: кажется, комментарии здесь излишни, так как мы оба уроженцы страны, где выпушки и канты играют довольно-таки важную роль… Затем, вы помните, как зовут здесь баядерок? Вы знаете, что их два класса. К первому принадлежат баядерки из высших каст, жрицы храмов, где они и живут постоянно поблизости от богов, которым посвящены. Поэтому их зовут девадаси — данные, отданные диву, т. е. посвященные Богу. Корни этого слова сразу понятны русскому уху: диво и дать. Название другого класса баядерок еще понятнее: их зовут просто — наши! Этого нечего уж и объяснять: те — божьи, а эти — наши. Они не живут в храмах, а только участвуют в религиозных церемониях, они поют и пляшут для толпы богомольцев, для нас, они всем доступны и поэтому они наши.

— В самом деле это поразительное сближение, — заметил Андрей Иванович.

— Это еще что! Вон, видите, индусы пашут свои поля: спросите, какого они племени, какой касты? Это, скажут вам, честнейшие люди, готовые лучше умереть, чем обмануть кого бы то ни было: это — пахарии! Что же это за пахарии? Да просто — пахари, т. е. люди, пашущие землю!

— Надеюсь, Авдей Макарович, что вы не захотите уверить меня, что шинкарри — тоже, что наши шинкари, т. е. содержатели шинков?

— Зло, очень зло! Ну, коллега, я замечаю, вы всегда готовы мне подставить ножку в моих научных увлечениях… Однако, я вам не уступлю. Вот здесь прямо на север, около горного прохода, лежит крепость Гур-Двар.

— Зваю! Учил еще в географии, что это значит: горная дверь.

— Ага! Ну, а область, в которую ыы едем, Пагор? Что такое Пагор? Она лежит по склону горы, по горе — вот вам и Пагор! Это все равно, как Померания: что такое Померания? А просто Померания, поморье, — а немцы переделали по своему, в Померанию, и получилась бессмыслица.

— Однако, добрейший Авдей Макарович, вы, кажется, не столько ориенталист, сколько панславист…

— Пусть будет по вашему… Cogitationis nemo patitur![49] Но я вас еще добью. Цель нашего путешествия — городок Магабанпур. Пур — мы уже знаем, что значит. Разберем, что такое Магабан? Магабан значит — великий, многоводный источник. Мага — magnus, великий многий. А знаете, что называется по церковно-славянски банею пакибытия? Крещение, погружение в воду! Баня — вода… Скажите же теперь по-славянски, вместо Магабан, много баня, — вот вам и перевода не надо… А вот и станция Наги-Девты: отсюда нам нужно ехать в горы уже верхом на лошадях… А знаете, что такое Наги-Девты? Это значит: нагие боги, боги-змеи. Змеи, ведь, голые, нагие. Вот вам и еще знакомые звуки… Так-то, коллега! И это здесь на каждом шагу…

II. Мага Кришна

Через два дня утомительного путешествия верхом по извилистым горным тропинкам, наши путешественники выбрались наконец на обширную горную плоскость Пагора и глазам их представился древний город Магабанпур, некогда столица независимого государства, а в настоящее время местопребывание раджи, получающего пенсию от английского правительства и управляющего своей областью по указаниям английского резидента. При первом взгляде на высокие колокольни, золотые купола, луковицеобразные главы, островерхие вызолоченные или пестро раскрашенные крыши зданий, видневшиеся из-за зубчатых стен, наши герои подумали, что видят перед собой московский кремль. Авдей Макарович даже хотел спросить: где же церковь Василия Блаженного? а Андрей Иванович все искал глазами Москву-реку и купол храма Спасителя. Но иллюзия продолжалась недолго. Высокие снежные горы на заднем плане и отсутствие крестов над куполами и главами храмов скоро заставили их вспомнить, что они видят перед собой не московский кремль, а тот самый город, который показывал им на стене храма Парвати факир Нариндра.

Темнокожий и толстогубый сантал, все время бежавший впереди их поездки в качестве проводника, повернул влево от Магабанпура. Долгое время они ехали вслед за ним вдоль зубчатых стен и причудливых башен города, любуясь сказочной пестротой его построек. Наконец город остался позади и дорога пошла снова то среди голых скал, только местами покрытых скудной растительностью, то вдоль дремучих кедровых лесов, тянувшихся по скатам гор почти вплоть до снеговой черты, выше которой, ослепляя глаза, сверкали на безоблачном небе своими вечными льдами снежные горные вершины.

Прошло еще около двух часов утомительного пути. Дорога зигзагами стала спускаться под гору, на дно глубокой долины. Порой, далеко внизу, под ногами путешественников, в голубом тумане неожиданно сверкала серебристая лента реки, темнели рощи тропических растений, прихотливо раскиданные среди ярко-зеленых лугов и полей, и также неожиданно весь этот чарующий ландшафт надолго скрывался за каким-нибудь выступом скалы, как будто затем, чтобы путешественники лучше могли оценить его красоту, сравнивая его с бедностью окружающей их горной природы.

Горные вершины на северном склоне поднимались все выше, как будто хотели загородить все небо, дорога продолжала спускаться вниз и с каждым поворотом ее, свежий горный воздух Пагорского плоскогорья более и более уступал теплому тропическому дыханию все еще невидимой долины. Но ее близость уже чувствовалась на каждом шагу: уступы скал все гуще и гуще покрывались ковром плющей и вьющихся растений, между камнями пестрели яркие благовонные цветы, у самой дороги потянулись непроходимые кустарники, сплошь осыпанные роскошными белыми, пунцовыми и желтыми розами, наполнявшими воздух своим опьяняющим ароматом. Передовой сантал сорвал две розы: белую и желтую и воткнул их себе — одну за правое, другую за левое ухо, потом он выбрал две роскошнейших пунцовых розы и взял их стеблями в рот таким образом, что мог свободно, на ходу, наслаждаться их благоуханием. В полном удовольствии он обернул к путешественникам свое смеющееся лицо и, указывая на розы, как будто приглашал их последовать своему примеру. Другой сантал, бежавший около вьючных лошадей, нарвал два больших букета чудесных роз и, заливаясь веселым смехом, подал их европейским сагибам.