Ольга Елисеева - Сокол на запястье

Вестник всучил гиперборейцу арфу, а сам прошелся вокруг дерева. Его удивленный свист означал, что он наткнулся на глиняную фигурку Асклепия. Феб поморщился. Ему было неприятно, что кто-то видит маленький алтарь и заветревшие подношения на нем.

-- Кто это? - Гермес, прищурившись, рассматривал изображение.

-- Мой сын. - нехотя признался Феб.

Нельзя ручаться, что вестник не подумал: "Скульптор из тебя, как из меня музыкант".

-- Геро говорила, ты сам его убил?

Звук, который Аполлон издал в ответ, мог означать все, что угодно, только не согласие.

-- Значит не сам. - констатировал Гермес. - Ну мне пора. Кажется, благодарностей за арфу я не дождусь.

-- Постой, -- Феб встрепенулся, точно вспомнил что-то. - Как-то Триединая обмолвилась, что ты... ты пытаешься воскрешать мертвых. Это правда?

Гермес застыл вполоборота.

-- Конечно нет! За это могут сбросить с Олимпа. Зевс этого не любит! - вестник был готов отрицать решительно все, даже свое общее происхождение с Геро, которое уже предполагало склонность к колдовству.

Но Аполлон смотрел на него такими глазами, что у Гермеса вся ложь застряла в горле.

-- Послушай, на что ты меня подбиваешь? - испугался он. - Вот твой мальчишка всего и виноват-то был в том, что учил свои глиняные игрушки ходить. А его утопили, как котенка. Великая Мать никому не позволит посягать на свое...

-- Великая Мать? - переспросил лучник. - Я думал это Зевс.

-- Не смеши меня! - фыркнул Гермес. - Что он может? Сучья молниями сшибать? Превращаться в быка и крыть пастушек? Все его решения нашептаны Геро. Разве ты не слышишь ее голос за каждым раскатом грома?

-- Гермес, милый! - взмолился Феб. - Я пожалел тебя вчера. Хотя мог убить. Помоги мне вернуть сына!

-- Ты в своем уме? - к вестнику вернулся дар красноречия. - Обмена между Жизнью и Смертью запрещено касаться под страхом потери божественности! Я верну коров. Забирай арфу. Могу даже нырнуть за твоей стрелой, если ты хочешь, чтоб я сварился. Только не требуй этого.

-- Но почему? - лучник готов был рухнуть к ногам гостя. - Почему этого нельзя делать?

Гермес окончательно вышел из себя.

-- Потому, что ничего хорошего из твоей затеи не получится! - заорал он прямо в лицо Аполлону. - Думаешь, мне зачем были нужны коровы?

Феб пожал плечами.

-- Я устраиваю мистерии. Магические опыты. И вот, заруби себе на носу, чума с рогаткой! Еще ни разу... ни разу (!) не вышло так, чтоб корова после колдовской метаморфозы собралась по частям правильно. То рога не из того места торчат, то вымя на спине болтается, то глаз из-под хвоста смотрит.

Феб ошалело глядел на вестника.

-- Действовать приходится вслепую. - пояснил тот. - На своей шкуре проверять.

-- Ну хоть попробовать. - не очень уже уверенно попросил лучник. Может...

-- Должен еще предупредить, -- строго заявил Гермес. - Особо не обольщайся. Души из Аида не выходят. Если нам и удастся поймать какую-нибудь сущность, обитающую в преисподней, то это совсем не обязательно будет твой сын. Я поселю ее в тело, а дальше ни за что не ручаюсь.

-- Это уж моя забота. - решительно оборвал его Феб. Ему почему-то казалось, что стоит глиняному тельцу Асклепия задвигаться и открыть глаза, как он тут же кинется к отцу с распростертыми объятьями.

* * *

Однако реальность оказалась куда менее радужной.

Боги побрели к проливу. От кипящей воды вздымался пар. Гермес снял одну сандалию с крылышками и протянул ее Аполлону. Искусство летать заключалось в волшебных предметах богов, и потеряв стрелу, Феб не мог подняться в небо.

Спутники положили друг другу руки на плечи и заскользили над водой, как два калеки, поджимая босые беззащитные ноги. Тяжесть тянула богов вниз, а купаться в кипятке при всем своем бессмертии им не хотелось.

Подлетая к противоположному берегу, сандалии заметно устали и едва помахивали крылышками. Боги чиркали пятками по гребешкам горячих волн.

-- Ума не приложу, как достать стрелу? - сокрушенно пожал плечами Феб.

-- Ты уж приложи, постарайся. - съязвил Гермес. - А то у меня под домом не море, а уха плещет.

-- Зато рыбу можно котелком черпать. - парировал лучник.

-- Соли много. - сплюнул на песок вестник. Он зажал нос двумя пальцами. - Я с детства рыбий запах не переношу.

На берегу действительно стоял аромат переваренной рыбной похлебки. Йодистые водоросли добавляли в него стойкую вонь. Через минуту Аполлон почувствовал, что его мутит.

-- Все из-за твоей стрелы!

-- Все из-за того, что я тебя пощадил.

Спутники углубились в прибрежную рощу. Сосны здесь росли не кучно, а поодаль друг от друга, подставив солнцу широкие вечнозеленые зонтики. Скальное основание было изрыто гротами. В одном из них обитала нимфа Майя, мать Гермеса. Она вышла встречать гостей, вытирая руки о передник, и вестник чмокнул ее в щеку, прошептав пару слов на ухо. Майя настороженно стрельнула глазами в Аполлона. Он пришел забрать ее коров. А она-то только отставила подойник. Ах, негодный гиперборейский выскочка! Надо было хорошенько смотреть за скотом. Раз уж потерял, пеняй на себя!

Ни одну из этих мыслей Майя, конечно, не высказала вслух. Гость был богом, а она всего лишь нимфой. Но на лице женщины ясно читалось, чьи, по ее мнению, это теперь коровы.

-- Послушай, -- Аполлон удивленно почесал затылок. - Ты ведь появился в результате деления... с Геро. Какая же Майя тебе мать?

-- Приемная. - пояснил вестник. - Геро досталось много, а мне, -- он хмыкнул, -- почти ничего. Как раз, чтоб слепить младенца. Геро стала Матерью богов. А меня спрятали в лопухах: с глаз долой, из сердца вон.

-- Я об него споткнулась, - со смехом сообщила Майя, -- И взяла себе.

Аполлон кивнул. Его подкупало трогательное согласие, царившее в семье Гермеса. Воры и обманщики, а как между собой ладят! Иным "честным богам" следовало поучиться.

От острых глаз лучника не ускользнуло и то, что нимфа, которая может по желанию менять возраст, выбрала для себя сухую моложавую осень. Ее черные, как смоль, волосы едва заметно прихватывал иней, а у глаз и губ залегли тонкие паутинки морщин. Как раз то, что надо, чтобы выглядеть красивой матерью сильного и возмужавшего сына.

Понравилась гиперборейцу и Ио, возившаяся с коровами в загоне. Нежная и бесхитростная, она своим спокойным, как вода в чашке, обликом только оттеняла лукавство, светившееся в глазах Гермеса.

Оставив женщин, боги углубились в заросли за пещерой, и Гермес показал гостю узкий ход, уводивший под землю.

-- Я нашел его еще в детстве. - с гордостью сказал он. - Майя о нем ничего не знает. Это мой грот. Для тайных занятий. - на лице вестника появилось высокомерное выражение.