Песах Амнуэль - Люди Кода

И.Д.К. бросил взгляд вокруг, стараясь сориентироваться более точно. Если он видел перед собой временной срез всей Вселенной, найти здесь Землю, и уж тем более — Мусу, было задачей поистине безнадежной.

И.Д.К. пронесся по двадцатому веку будто комета Галлея, единым взглядом охватив события не только земной истории, но и всего, что происходило на этом срезе трехмерного времени во всей Вселенной.

Не обратив внимания на десятки взрывов в галактических ядрах, осветивших всепроникающими квантами времени события, происходившие на Земле, И.Д.К. опустился по горному склону и, будто сквозь гряду облаков, проник к век девятнадцатый — Мусы здесь не было, путь лежал глубже, а в семнадцатом веке Мусы и быть не могло, И.Д.К. не сразу понял — почему именно. Он успел пронестись, будто на санках по снежной целине, сквозь три века, и лишь тогда до него дошла простая, по сути, аксиома: в трехмерном времени существуют свои запреты, и путешественник не волен останавливаться, когда пожелает.

Вязкая точка горизонта даже не приблизилась, а вершина горы отдалилась чуть ли не в бесконечность, и И.Д.К. с ужасом подумал, что, когда нужно будет возвращаться, он может и не найти того времени, откуда стартовал.

Ужас, впрочем, был мгновенным, И.Д.К. отделился от него, и перед глазами возникло лицо Мусы.

Седьмой век. Где?

И.Д.К. упал в чьи-то объятия, ослепительный дневной свет заставил его зажмуриться, и голос Йосефа сказал:

— Хорошо, что ты сумел затормозить. У Ричарда это не получилось, и он провалился во времена фараонов. Подождем?

Открыв глаза, И.Д.К. обнаружил, что стоит, погрузившись по щиколотку в горячий песок пустыни. Солнце было привычным, а фигура Ильи Давидовича Кремера вполне материальной. Мессия был обнажен по пояс и бос, но кипа плотно сидела на макушке, а черные брюки, хотя и выглядели нелепо, окаймленные золотом песка, представлялись непременным атрибутом странника во времени. Голосом Йосефа Дари Мессия повторил:

— Подождем?

Ждать им пришлось недолго.

Истинная история происхождения Ислама была предметом научных дискуссий на Израиле-3 лет сто назад, а сейчас каноны определились и не вызывают сомнений. Но, канонизировав известное, современная историография не нашла ни единой возможности связать явление Мусы Шарафи в Мекке середины VII века христианского летоисчисления с историей Исхода. По мнению Ицхака Садэ (Институт религий, Израиль-2), история курайшитов принципиально независима, поскольку в те времена Код не мог быть прочитан даже на мутационном уровне. Во временные пластовые сдвиги Садэ не верит, поскольку, видите ли, современная физика не дает им адэкватно-непротиворечивого описания.

Можно подумать, что процесс Творения современная физика описывает на удовлетворительном уровне.

Код предстояло распространить среди всех людей на планете, и кто ж это мог сделать, кроме евреев, чьи гены изначально содержали необходимую генетическую информацию? Евреи, потомки которых — из колена Исмаила — стали прародителями арабской нации. Ислам рассеял Код по планете не хуже, чем иудаизм. Есть еще и христианство, но о нем — потом.

Пребывание Мусы Шарафи в реальном прошлом документировано (см. подборку материалов в хранилище Института физических измерений на Израиле-7), неясны были лишь интерпретации. Надеюсь, что читатель, не скованный догмами ортодоксальной историографии, догадался о том, что произошло четырнадцать лет спустя после явления Мусы Шарафи в храм Каабы, в августе 670 года, когда Муса-Абдаллах, сын Абд аль-Муталлиба, муж Амины, возвращался в Мекку из поездки в город Дамаск.

И.Д.К. с Йосефом выловили караван в пустыне, а Ричард, находясь на грани измерений и готовый поспешить на помощь, фиксировал подробности этой первой операции, связанной с проникновением в реальное физическое время.

И явились они пред взором Абдаллаха, и тот простерся ниц, не зная — радоваться спасению или печалиться расставанию.

— Я хочу увидеть своего сына, — закричал он. — Моя Амина должна родить со дня на день!

— Почему ты думаешь, что у тебя родится сын? — спросил Йосеф.

— Я люблю Амину, — помолчав, ответил по-арабски Муса Шарафи, Абдаллах, сын Абд Аль-Муталлиба, — я люблю ее как цветок в пустыне ранней весной, а любовь всегда рождает мальчиков. Мы хотели сына, как могло быть иначе?

— Как… как ты собираешься назвать сына? — спросил Йосеф и замер в ожидании ответа.

— Мухаммад, — сказал Абдаллах. — Я хотел сам воспитать его. Я хотел внушить ему, что Бог един. Я хотел, чтобы курайшиты поняли, в чем истина мира, чтобы они перестали поклоняться идолам, как сделали это вы, евреи. И разве не того же требует Код? А ты… вы…

Абдаллах сжал кулаки и встал, но злость, вспыхнувшая в его глазах, сменилась мгновенной тоской — он вспомнил любимую свою Амину, оставшуюся вдовой, и отца своего с матерью, и братьев с сестрами, и Мекку вспомнил он, город юности с шумным базаром и храмом Каабы, и перевел взгляд на пологий холм, неподалеку от главного лагеря, на серо-голубое небо Саграбала, на лица людей, которых он любил уже многие века, но когда-то и ненавидел тоже, и хотел погубить, и ощущение это на мгновение вернулось, взорвалось яростью и рассеялось в воздухе, как рассеивается до полной неразличимости даже непредставимая мощь ядерной ударной волны.

Он хотел домой.

— Что ж, — сказал Йосеф, обращаясь скорее к самому себе, чем к Мусе, — ты передал своему сыну по наследству то, что мог. Он привел людей к единому Богу. Аллах — имя ему.

— Аллах, — повторил Муса, прозревая.

— Этот испанец, — сказала Людмила, — объявился на Саграбале в тот самый момент, когда ты, дорогой Илюша, начал свой поиск в красном пятне.

И.Д.К. поднял голову — пятно, дверь в провал времени, висело под облаками и едва заметно колыхалось.

— Удалось ли установить какую-нибудь закономерность? — спросил он. — Эти воскресшие — они из разных эпох или из одной?

— Из разных, — сказала Людмила. — И у меня вовсе не создалось впечатления, что первыми воскресают праведники.

— Вот теперь, — подал голос Йосеф, — можно начать восстановление Третьего храма.

— Мы, — ответил И.Д.К., — начали строить Третий храм в тот момент, когда воскрес Лопец.

Йосеф посмотрел И.Д.К. в глаза.

— Послушай, — продолжал И.Д.К., — в нашей десятке ты единственный, кто был близок к Творцу всю жизнь. В плоть и кровь твою вошла привычка говорить с Ним в определенное время, совершать определенные действия, выполнять заповеди, начертанные Им.

— Я понял тебя, — подумал Йосеф. — Я не произнес ни единого благословения после того, как оказался здесь, на Саграбале. Я ни разу не подумал о том, что здесь нужно построить синагогу. Я ни разу не пожелал наложить тфилин и не пожалел о том, что у меня нет моего привычного талита. Все так.