Павел Корнев - Мир фантастики 2010. Зона высадки

Не проваливаемся. Блин! И за руки уже не держимся. Мать!

Вижу, как форштевень первой галеры, вздымая пенный бурун, подкрашенный ярко-голубыми водорослями, подминает под себя одну чёрную точку, потом вторую и ещё россыпь вёслами… головы купальщиков скрываются в воде, чтобы исчезнуть навсегда.

— А-а-а…

Это мой командир кричит.

— Сержант! — Ага, это меня. — Гранату! Мне! Живо!!!

Простой и ясный приказ. Это очень важно. Что. Кому. И мера поспешания…

Далековато до кораблей будет. Метров двести. Чушь! Трёхлитровая колбасина первого меха со смесью раствора серебра и щёлочи, быстро уменьшаясь, летит почти по прямой.

Пламя. Дым. Кренится мачта. Вёсла, будто ножки насекомого, летят в разные стороны, вспыхивают. А вот уже вторая… третья… Лейтенант мечет меха со взрывоопасной смесью точно и прямой наводкой. Никаких там легкомысленных парабол и прочих выдумок слабаков.

Ещё одно судно окутывается дымом. Всё происходит с немыслимой скоростью.

Только сейчас долетает «бах!» первого взрыва, слышны вопли горящих людей. Бах! Бах! Она властно протягивает мне руку! Всё, командир, нету больше. Но ей всё равно, она вырывает у меня из рук сумку и швыряет её с той же силой и в том же направлении…

Пустая матерчатая сумка, вместо того, чтобы коротко, по-совиному, спланировать тряпкой на воду, летит грозным снарядом параллельно поверхности. Пламя. Дым. Ба-бах!

Я заглядываю лейтенанту в лицо. И я вижу смерть. Всё. Допекли человека. Ей мало. Она разворачивается спиной к тонущим, горящим, кричащим людям; спиной к проклятиям, воплям и мольбам о помощи; спиной к аду, который сама же и устроила.

Всё. Нет её. Ушла.

Нет. Хуже. Много хуже. Не ушла она. На берегу. Зеркало…

Я приседаю и безуспешно пытаюсь пробить головой твердь воды залива. Хочу погрузиться на дно. Мне страшно. Меня пугает мой командир. Она поднимает зеркало и направляет его лучи на гибнущую эскадру. Шерсть на ладонях не позволяет сжать руку в кулак и проломить этот чёртов лёд. Я ничего не могу сделать. Я — на линии огня. И огонь натуральный, это не россыпь легкомысленной шрапнели. У меня тлеет куртка на спине. Я плашмя лежу на поверхности воды и не могу вдавить себя в эту чёртову стеклянную твердь. Если Леприца опустит прицел чуть ниже, из меня получится сочный шкварчащий кусок мяса. Без всякого намёка на кожаную куртку. А ведь я за неё свой армейский нож отдал! Рукоять, блин, мать её, растаяла, а лезвие осталось. Так я ветку отпилил, вдоль расколол, да бичевой перетянул. Знатный ножик получился…

Я вспоминаю, как дымился и смердел тот летающий хрен в остатках своего плаща, и всхлипываю. Вода должна быть жидкой!!!

Если это лёд, то почему он тёплый? А если он тёплый, то откуда лёд?

…И проваливаюсь в тёмную, холодную бездну. Покой и тишина. Ни криков, ни взрывов… Шерсть на ногах и руках выталкивает меня кверху.

К аду.

Да что же это такое!

Когда я выныриваю, огромный предмет накрывает меня своей тенью. Что-то тёмное и очень большое, со свистом рассекая воздух, несётся над ожившей водой залива в сторону царь-дома. Долго присматриваться не нужно. Это лейтенант мой запустила во дворец зеркалом. Любопытство берёт верх: приподнимаю голову и вижу вспухающий из пыли и пара гриб ядерного взрыва.

Я раскидываю в стороны ноги-руки. Они, будто поплавки, прочно держат меня на поверхности. Впрочем, почему «будто»? Поплавки и есть.

Я закрываю глаза.

Сейчас я умру.

Как жаль, что минуту назад не получилось утонуть…

4 Последняя вечеря

В Армии нет друзей.

Есть командиры и солдаты,

которые как две стороны медали:

двуедины, двулики и всегда одно целое.

Раненых выносили до полуночи. На «своих» и «чужих» не делили. Искалеченные, обожжённые, напуганные, они сидели на песке, тесно прижавшись друг к другу, будто надеясь в этом единстве обрести надежду и спасение. Побережье было густо освещено факелами. Сколько лодок нашли, столько и спустили на воду. В добровольцах недостатка не было. Биток принимал лодки, сортировал раненых. Покойников складывали отдельно. На западном берегу было темно. Что там делалось, было непонятно. Обычно ярко освещённые стены дворца сегодня были неразличимы. Теперь там что-то скудно мерцало: то ли фонари поисковых команд, то ли флуоресценция радиации… а может, и то, и другое. Леприца врачевала. Делала она это молча, механически и потому особенно страшно. Раненых было много. Леприца опускала руки на их дрожащие тела, смотрела в искажённые страхом и мукой лица. Иногда её руки останавливались на поверхности, иногда глубоко проходили внутрь. Бывало, что раненый начинал биться в судорогах, тогда какие-то люди наваливались на бедолагу, стараясь удержать его в неподвижности. Одна минута, две, двадцать… Леприца вынимала руки и, не оглядываясь и никак не реагируя на редкие слова благодарности, переходила к следующему.

Она устала.

Зыбкий, дрожащий огонь факелов, холод плачущей моросью ночи, темнота в глазах и нескончаемость предстоящей работы… Наверное, у неё начинался бред от переутомления.

В какой-то момент она ощутила себя на корабле.

«Лидор» уже был близок к границам системы. Тишина на палубе. Тишина в кубриках. Нет обычной музыки младшего техника, нет гомона команды в кают-компании… тишина, пустота и приглушённые светильники в переходах…

Из рубки управления вышел Клемент, автоматически кивнул Леприце и сделал несколько шагов по коридору. Потом остановился. Обернулся…

Леприца вздрогнула от его взгляда и очнулась на берегу.

Оказывается, её подвели к мертвецам.

Она хотел спросить: «Этих тоже?» Но вопрос был лишним. Если уж подвели…

Тогда она села рядом с ними на песок и сидела, пока мертвецы не поднялись и не разошлись с той же скупостью на благодарности, что и живые.

Потом к ней подошёл Биток. Ещё более грязный и усталый, чем она сама.

Два землянина сидели ночью на мокром песке плачущего мира.

— Я только что была на борту «Лидора», — тихо сказала Леприца.

Биток немного подумал и ответил:

— Холодно.

— Десанту не бывает холодно, — бесцветно возразила Леприца. — Десанту бывает свежо.

А потом без всякого перехода рассказала о своих наблюдениях:

— Я думаю, что всё дело в разуме этой планеты. Врождённая экстрасенсорика аборигенов высвобождается в момент триумфа одного из них, фокусируется на нём и прочно лепится к достойному. Так получается наг. Лиаифа говорил именно об этом. Нужды идти ко дворцу не было. Награждают не наги… Знаешь, они полагают меня богиней, и, пока они так думают, я богиня и есть.