Андрей Буторин - Червоточина

Зоя Валерьевна была шокирована этим признанием. В голове словно взорвалась бомба, разбросав по сторонам корчащиеся обрывки мыслей. Но потом в этот образовавшийся вакуум внезапно ворвалось нечто, затопившее всю ее, каждую ее клеточку, каждую пору горячей, всеобъемлющей нежностью, огромным, вобравшим в себя целую вселенную чувством. Оно включало в себя и любовь к мужу и сыну, и горечь от того, что их нет рядом, и боль за них, и веру в то, что они обязательно вернутся… А еще в нем была любовь к самой жизни, благодарность за то, что она могла дышать, плакать, смеяться, радоваться и горевать, переживать и сопереживать, и, конечно же, за то, что она могла любить, надеяться и верить. И еще… Еще ей показалось, что она услышала Гену. Родной, такой знакомый, такой любимый голос шепнул: «Это мой подарок тебе…». Но, конечно же, это ей всего лишь почудилось.

Она вдруг осознала со всей отчетливостью, что ее глупая ревность настолько чужда этому новому чувству, что одно лишь воспоминание о ней вызывало сейчас тошноту. А признание Зои, напротив, показалось таким естественным, гармоничным и правильным, что Зоя Валерьевна, не в силах произнести ни слова, просто шагнула к подруге и обняла, прижавшись всем телом. Из глаз ее текли слезы, но на душе было так светло и просторно, что хотелось впустить туда не только эту славную, чистую и открытую сердцем женщину, но и весь мир.

Наверное, Зоя что-то почувствовала. Во всяком случае, она не отпрянула, не оттолкнула ее, даже будто бы не удивилась. Наверное, она и впрямь была хорошим экстрасенсом и по-настоящему чувствовала людей, по крайней мере тех, кто был ей близок. И когда Зоя Валерьевна наконец расцепила руки и, чуть отодвинувшись, заглянула в глаза Зое, та сказала:

– Спасибо. Спасибо, что ты меня поняла. Но ты знаешь, почему еще я тебе в этом призналась? Я чувствую, что он жив. Я уверена в этом на двести, на триста процентов!.. Когда любишь, не нужно прикладывать особых усилий, чтобы узнать…

– Погоди-ка, – прервала ее Зоя Валерьевна. – Но ведь тогда ты можешь узнать, где он сейчас и что с ним. Пойдем к тебе, ты погадаешь на своих картах!..

И тут совсем неожиданно, без каких-либо предвещающих признаков, хлынул вдруг дождь. Настоящий, почти тропический ливень!

Обе женщины стремглав бросились к дому Зои Валерьевны, хотя в принципе могли и не спешить – все равно они уже вымокли до нитки.

Наконец-то, с запозданием, мощно сверкнуло, а когда они уже вбегали в двери подъезда, их догнал резкий раскат грома.

Поднимаясь по лестнице, Зоя Валерьевна вдруг стала смеяться – легко и радостно, без намека на истерику. Ее смех подхватила Зоя, и подруги, взявшись за руки, словно школьницы запрыгали вверх по ступенькам.

Первым делом Зоя Валерьевна включила чайник, а потом кинулась доставать сменные белье и одежду для себя и гостьи. Переодевшись, они пошли на кухню, и, проходя мимо большого зеркала в прихожей, Зоя бросила на него взгляд, ойкнула, остановилась и схватила за рукав Зою Валерьевну:

– Ты только глянь!..

Она посмотрела в зеркало и не смогла сдержать улыбки: обе в похожих махровых халатах, с мокрыми, обвязанными полотенцами головами, они стали похожи на сестер. А если учесть, что у них были теперь и общая беда, и одна на двоих любовь, даже имя – и то было общим, то, пожалуй, они стали не просто сестрами, даже не близнецами, а будто одним человеком, только представленным в двух ипостасях, словно для столь широкой натуры в одном теле попросту не хватило места.

Обнявшись, они прошли на кухню и сели пить горячий чай. Удивительно, но Зоя Валерьевна не чувствовала больше съедающей ее изнутри беспросветной тревоги за мужа и сына. Теперь она верила, что все будет хорошо. Но беспокойство за них, конечно же, оставалось.

– Ох, этот дождь, – помотала она головой. – Не дал к тебе сходить. Так хотелось, чтобы ты погадала!..

– А зачем идти для этого ко мне? – улыбнулась Зоя и отхлебнула из чашки. – Карты у меня с собой.

– И ты молчишь?! – подскочила Зоя Валерьевна. – Неси же, неси их скорей!

– Погоди, дай чай-то допить, – рассмеялась ее «вторая ипостась». – Гадание – вещь серьезная. – И она стала усиленно дуть на чай, будто специально оттягивая время.

– Ну, ты и вредина! – воскликнула Зоя Валерьевна. – Больше не буду тебя чаем по…

Она не успела договорить, поскольку Зоя резко, едва не разбив, поставила чашку, расплескав по столу чай, подскочила и метнулась в прихожую.

– Ты… чего?.. – поднялась за ней следом Зоя Валерьевна. Мысль о том, что Зоя на что-то обиделась, она отмела сразу, теперь она это умела. Значит, что-то случилось. Но с кем, с Геной или…

– Соня… – пробормотала подруга, трясущимися руками доставая из сумочки карты. – Я вдруг так хорошо почувствовала Соню, так близко… – Зоя достала наконец обернутую в черный платок колоду и просительно посмотрела на Зою Валерьевну: – Я пойду в комнату, а ты подожди здесь, ладно? Мне нужно сосредоточиться, я и так, вон, что-то… – вытянула она подрагивающую ладонь.

– Да конечно, конечно, Зоюшка, – замахала на нее Зоя Валерьевна, – ты иди, гадай, я подожду.

Зоя ушла в комнату, закрыв за собой дверь. А Зоя Валерьевна вернулась на кухню и налила еще чаю. Но пить не смогла – все мысли ее были там, с Зоей. Что же она почувствовала? Почему сказала, что Соня близко? Может, она вернулась? А может… Может, и Коля вернулся? Может, Гене с Игорем и впрямь удалось их спасти?

Зоя Валерьевна подскочила и побежала в прихожую за мобильником. Лихорадочно стала тыкать в кнопки, выбирая номер сына… Увы, «аппарат вызываемого абонента» по-прежнему был недоступен.

Зато резко вдруг распахнулась дверь комнаты. В проеме стояла бледная Зоя. Полотенце свалилось с ее головы, и влажные, разметавшиеся огненными космами волосы казались тревожным сигнальным костром. Ее голос пропал. Зоя Валерьевна скорее прочла по губам, чем услышала:

– Соня едет домой!..

4

В звуках мотора Соне слышалась радость. Наверное, маршрутке надоело стоять на пустынной дороге жутковатого мира, вот она и спешила скорее убраться отсюда прочь, выводя урчащим двигателем торжествующие нотки.

Самой же Соне было вовсе не радостно. Казалось бы, все, приключения кончились, она едет домой, скоро увидится с мамой… Но почему-то само понятие «дом» для нее теперь утратило прежний смысл. Соня мысленно пережевывала: «Домой, домой, домой…», но вкуса этого сладкого некогда слова вовсе не чувствовала. Об одной из причин этой метаморфозы ей страшно было думать. Даже самой себе не хотелось признаваться, что ее пугает… именно встреча с мамой! То, что та увидела и услышала во время «сеанса связи», то, как и что сказала ей сама Соня, было ужасным, отвратительным, гадким. Как же она будет смотреть маме в глаза?