Сергей Званцев - Были давние и недавние

— Виноват, у вас посетитель. — Курицын недружелюбно покосился на Линевича… — А, олицетворение весны, милая Майечка!

В вошедшей следом девушке Линевич тотчас узнал знакомую из кафе. Она в свою очередь покосилась на Линевича, и, кажется, с неудовольствием.

— Папа, — сказала она Котову, — ты занят? Здравствуйте, Анатолий Степанович.

Она кивнула Линевичу.

— Ты с ним знакома? — с недоумением спросил Котов.

— Да нет… — почему-то ужасно смутился Линевич. — Случайно оказались за одним столиком в кафе. — Он не заметил грозного предостерегающего взгляда синих глаз, а когда заметил, было уже поздно.

Вероятно, у людей существует специальная мозговая извилина, ведающая тщеславием. У одних она развита меньше, у других — больше. В иных случаях она глубока, как траншея для прокладки газовой трубы, и требует, жаждет питания! Вынь ей да положь новое высокое назначение, портрет в газете, лавровый венок лауреата. Вот и Курицын, видно, страдал гипертрофией извилины тщеславия. В душе он это знал, зряшная выдумка древних, будто бы человеку трудно, даже невозможно «познать самого себя». Человек отлично знает себе цену!

Курицын не мог не знать или забыть, что обе свои диссертации — и кандидатскую и докторскую — он отдавал «отшлифовать» Фисташкову, не доверяя себе. Да и область науки он избрал хотя и очень нужную, но все же скорее «гуманитарную», чем специально медицинскую, — возглавлял кафедру организации медицины. Первую свою кандидатскую работу он написал с неоценимой помощью Фисташкова на тему «Организация сети здравпунктов в районе», а докторскую — на тему «Организация сети здравотделов в области», и с той же неоценимой, но дорогостоящей помощью того же Фисташкова. Лекции же свои построил на использовании примеров из обеих диссертаций плюс статьи в ежемесячном журнале «Организация здравоохранения». В конце концов, он был человек грамотный и мог извлекать пользу из своего умения читать, писать и списывать.

Да, но не вечно же ему числиться в замах! Он хочет добиться власти ректора, пока еще не ушли его молодые пятидесятилетние силы! Орловскому пора на покой! Вот он уже и в обморок падает! А если он этого не понимает, то ему надо, так сказать, помочь. Недаром Курицын — специалист по организации, он должен организовать смену руководства в институте!

Слухи о необычайном происшествии в мединституте росли и ширились. Ректору позвонили из Москвы и сказали:

— Здравствуйте, Николай Иванович. Это я, Болотов из министерства. Как здоровье? Ага, отлично. У вас, говорят, чудеса начались? Какой-то старый врач превратился в юношу?

— Чудеса и есть, — сразу взволновавшись, ответил Орловский. — Ненаучный вздор.

— Жаль, очень жаль. Омолодиться кому не улыбалось? Но в таком случае, — голос стал суше, — этим ненаучным разговорчикам надо положить, так сказать, научный конец. Разъяснить надо молодежи!

— Обязательно разъясним, — согласился Николай Иванович. — Кстати, у нас завтра заседание студенческого общества, я и выступлю… с сообщением.

— Только действуйте без сенсации. Попроще! Ну, пожелаю вам всего хорошего, Николай Иванович. Если возникнет в том надобность, звоните, приезжайте, всегда вам рады. До свидания!

…Сразу же, взойдя на кафедру, Орловский заметил где-то в шестом или седьмом ряду рыжего парня, того самого, который заставил его упасть в обморок, и рядом с ним — юную дочь доцента Котова. Они сидели чинно, но по тому, как они переглядывались, по той милой доверчивости, с которой она смотрела ему в глаза, а он — в ее, Орловский безошибочно определил, что это соседство — неспроста и что рыжий студент подружился с Майей. Ее-то Орловский знал еще с тех пор, когда отец в институтском саду возил ее в колясочке. От таких воспоминаний, старикам всегда грустно.

Какой, однако, вздор, будто этот рыжий субъект — новая форма существования старого чудака, Петра Эдуардовича Линевича!

Пауза несколько затянулась. Николай Иванович спохватился и приступил к докладу. С несколько излишней горячностью, точно он отвергал возводимые на него обвинения, ректор стал пространно — слишком пространно! — доказывать, что омоложение, обратное развитие старческих изменений в организме, невозможно и противоречит науке.

— Какой? — раздался в этом месте насмешливый голос из зала.

Сразу же температура собрания подпрыгнула до точки кипения. Видимо, настроение в студенческой среде было не в пользу докладчика.

— Какой? — повторно крикнул голос. — Не признающей научных открытий?

— Никакого открытия нет! — с раздражением отозвался Орловский, теряя нить. И увидел, как в шестом, нет, в седьмом ряду Майя шептала своему рыжему соседу на ухо и как тот возбужденно вскочил и крикнул что-то неразборчивое.

— Линевича! — воззвал из первого ряда тщедушный студент.

Сейчас же весь зал закричал, скандируя:

— Ли-не-ви-ча! Ли-не-ви-ча!

Линевич уже пробирался к кафедре. Николай Иванович собрал дрожащими руками листочки и бросился, точно за ним гнались, к группе профессоров и преподавателей института, сидевших у окна. Он что-то возбужденно говорил, но за общим шумом его не было слышно. А Линевич уже, стоя на кафедре, произносил первый раз в своей жизни горячую речь, почти не запинаясь и не смущаясь: омоложение — научный факт!

— Резко повысить процессы окисления в старческом организме! Значительно улучшить состояние капиллярных сосудов, применив определенные стимуляторы! Вот с чего надо было начать и с чего я начал. Никто до меня не шел по этому пути и поэтому никто не получал подлинного омоложения!

Он жестикулировал и даже стучал кулаком по кафедре. Студенты отвечали согласным криком:

— Правильно! Давай, старик!

Как ни странно, молодежь обращалась с ним, как со своим. Видимо, все-таки никто или почти никто не верил, что перед ними — старец, вдруг превратившийся в юношу. Большую часть студентов, сидевших в зале, привлекал веселый и остроумный номер, который отколол какой-то молодой тип, приехавший сюда под видом старого Линевича. Племянник он или не племянник, но получилось здорово!

Линевича проводили бурными аплодисментами.

И тут выступил проректор Курицын, дорвавшийся наконец до возможности проколоть шины в коляске своего шефа.

— Товарищи, перед вами истинное чудо науки! — закричал Курицын, понимая, что аудиторию надо огорошить сразу. Действительно, в зале наступила тишина. Курицын продолжал, надрываясь: — Консерваторы от науки не хотят видеть того переворота в геронтологии, который совершил наш дорогой доктор Линевич!