Кальде Длинного Солнца - Джин Родман Вулф
— О, Шелк! Мой сын. Сынок! — Она была в его объятьях, он в ее, их слезы смешивались, слезы радости.
— Мама!
— Шелк, мой сын!
Его Виток был грязным и вонючим, бесплодным и предательским; этот был всем — радостью и любовью, свободой и чистотой.
— Ты должен вернуться обратно, Шелк. Он послал нас сказать тебе это.
— Ты должен, парень. — Мужской голос, по сравнению с которым голос Лемура казался пародией. Поглядев вверх, он увидел резное коричневое лицо из шкафа матери.
— Мы — твои родители. — Высокий синеглазый мужчина. — Твои отцы и матери.
Вторая женщина ничего не сказала, но ее глаза выдавали правду.
— Ты была моей мамой, — сказал он. — Я понимаю.
Он посмотрел вниз, на свою замечательную маму.
— Ты всегда будешь моей мамой. Всегда!
— Мы будем ждать тебя, Шелк, мой сын. Мы все. Помни.
* * *
Что-то обмахивало его лицо.
Он открыл глаза. Рядом с ним сидел Квезаль, его длинная бескровная рука раскачивалась регулярно и без усилий, как маятник.
— Добрый полдень, патера-кальде. По меньшей мере, мне кажется, что сейчас может быть полдень.
Он лежал на земле и глядел на потолок из коркамня. Боль ударила в шею; голова, обе руки, обе ноги, нижняя часть торса, все они болели — и каждая часть по-своему.
— Лежите спокойно. Хотел бы я дать вам воды. Как вы себя чувствуете?
— Вернулся обратно в свою грязную клетку. — Он вспомнил, слишком поздно, что забыл добавить Ваше Святейшество. — Раньше я вообще не знал, что это клетка.
Квезаль надавил ему на плечо.
— Пока не садитесь, патера-кальде. Я собираюсь задать вам вопрос, но не воспринимайте его как какую-то проверку. Это только обсуждение. Согласны?
— Да, Ваше Святейшество, — он кивнул, хотя кивок потребовал огромных усилий.
— Вот мой вопрос. И мы об этом только говорим. Если я помогу вам, вы сможете идти?
— Мне кажется, что да, Ваше Святейшество.
— Вы говорите очень слабым голосом. Я проверил вас и не нашел сломанных костей. Мы, все четверо, сидели рядом с вами, но…
— Мы упали, верно? Мы летели на поплавке гражданской гвардии, кружили над городом. Мне это приснилось?
Квезаль покачал головой.
— Вы, я и Гиацинт. Полковник Узик и Орев. И…
— Да, патера-кальде?
— Трупер — два трупера — и старый учитель фехтования, которого кто-то представил мне. Я не могу вспомнить его имя, но, может быть, он мне тоже приснился. Слишком неправдоподобно.
— Он на некотором расстоянии от нас, в туннеле, патера-кальде. У нас неприятности с заключенными, которых вы освободили.
— Гиацинт? — Шелк попытался сесть.
Квезаль, положив обе руки на плечи, удержал его.
— Лежите спокойно, или я ничего не расскажу вам.
— Гиацинт? Ради… ради всех богов! Я должен знать!
— Мне они не нравятся, патера-кальде. Как и вам. Почему кто-то из нас должен говорить кому-нибудь что-нибудь ради них? Я не знаю. Хотел бы я знать. Она может быть мертвой. Не могу сказать.
— Расскажите мне, что случилось, пожалуйста.
Безволосая голова Квезаля медленно качнулась из стороны в сторону.
— Было бы лучше, патера-кальде, если бы вы рассказали мне. Вы были очень близко к смерти. Мне нужно понять, что вы забыли.
— В этих туннелях есть вода. Я уже был в них, Ваше Святейшество. В некоторых местах ее очень много.
— Этот не из таких. Если вы настолько пришли в себя, чтобы понять, насколько вы больны, и сдержите обещание, я достану вам немного. Вы помните, как благословляли толпу вместе со мной? Расскажите мне об этом.
— Мы пытались принести мир — мир для Вайрона. Кровь купил его… нет, Мускус, но Мускус — только орудие Крови.
— Купил город, патера-кальде?
Рот Шелка открылся и закрылся вновь.
— Что такое, патера-кальде?
— Да, Ваше Святейшество, купил. Он, и другие вроде него. Я не думал об этом, пока вы не спросили. Меня сбили с толку разные вещи.
— Что за вещи, патера-кальде?
— Мир и спасение моего мантейона. Внешний попросил меня спасти его, а потом разразилось восстание, и я решил, что спасу его только в том случае, если смогу установить мир, потому что люди сделали меня кальде, и я спасу его, восстановив закон. — Несколько секунд Шелк лежал молча, с полузакрытыми глазами. — Кровь — такие люди, как Кровь — украли город, каждую его часть, за исключением Капитула, а Капитул сопротивлялся только потому, что вы были его главой, Ваше Святейшество. Когда вы уйдете…
— Когда я умру, патера-кальде?
— Если бы вы умерли, Ваше Святейшество, они бы уже получили все. Мускус действительно подписал бумаги; он был зарегистрированным владельцем — тот самый человек, чье тело мы сожгли на алтаре, Ваше Святейшество. Я помню, что подумал, как ужасно было бы, если бы Мускус был настоящим владельцем, и стиснул зубы… задрал нос, превознося себя за храбрость, которой никогда не обладал, и говорил себе снова и снова, что не могу разрешить этому случиться.
— Вы — единственный человек в Вайроне, сомневающийся в вашей храбрости, патера-кальде.
Шелк его не услышал.
— Я ошибся. Допустил грубейшую ошибку. Мускус не был опасен, на самом деле он никогда не представлял опасности. В Орилле десятки таких Мускусов, а этот любил птиц. Я вам рассказывал об этом, Ваше Святейшество?
— Нет, патера-кальде. Расскажите, если хотите.
— Очень любил. Мукор сказала мне, что он любит птиц и принес ей книгу о котах, которых она выносила для Крови. Увидев Орева, он сказал, что я завел его только потому, что хочу с ним подружиться, что, кстати, совсем не так, и бросил в него нож. Он промахнулся, специально, я уверен. Кровь, с его деньгами и все растущей жадностью, принес Вайрону намного больше зла, чем все Мускусы взятые вместе. Все, что я сделал, — попытался вырвать кусочки города из лап Крови, спасти мой мантейон. Но нельзя спасти только один мантейон или только одну четверть — и ничего другого. Сейчас я это понимаю. И, тем не менее, я люблю Кровь, или, по крайней мере, я хотел бы любить его.
— Я понимаю, патера-кальде.
— Маленькие кусочки — мантейон, Гиацинт и Орхидея, и еще Гагарка, потому что Гагарка так много значит для майтеры Мята. Гагарка…
— Да, патера-кальде?
— Гагарка толкнул меня, Ваше Святейшество. Мы были вместе на поплавке, Гиацинт и я. Ваше Святейшество и… и другие. Мы спустились вниз, и полковник Узик…
— Вы сделали его генералиссимусом, — тихо напомнил Квезаль.
— Да. Да, сделал. Он передал мне ухо, и
