Юрий Никитин - Я живу в этом теле

– Хотите взглянуть на мой телескоп?

– И в телескоп – тоже, – отозвался я с готовностью.

Он вскинул брови:

– Правда? Мне кажется, все меньше людей поднимают головы к небу. Раньше было иначе… Сегодня как раз на редкость чистое небо. Раньше, помню, этого вечного смога не было. Разве что облака или тучи, но и те ненадолго.

– Помню, – согласился я.

Он пропустил меня вперед в прихожую, там уже я посторонился, он открыл дверь, пропустил меня, зато я первым прошел к шахте лифта и коснулся кнопки вызова.

– А помните, – сказал он с некоторым удивлением, – еще с десяток лет назад был настоящий астрономический бум? Не только в специальных журналах, но в простой периодике разворачивались дискуссии о возникновении галактик, о пульсарах, квазарах, квазагах, нейтронных звездах, «черных дырах»… Выступали с обширными статьями видные астрономы, с ними увлеченно спорили читатели, приводили свои доводы…

– Помню, – сказал я снова. – У меня на полке все книги по астрономии – перепечатки с изданий тех лет.

– Вот-вот! А потом как отрезало.

– Почему?

Он обернулся и внимательно посмотрел на меня:

– Представляю, но весьма… так сказать, смутно.

– Насколько смутно?

Он усмехнулся моей настойчивости:

– Настолько, что не могу оформить в слова. А мычание, простите, будет звучать хоть и уместнее, но несколько непристойно для человека в костюме от Версаче.

В шахте поскрипывало, огонек приблизился, дверь распахнулась. Я шагнул в кабину, что тут же слегка качнулась. Я постарался не представлять туннель, что начинается сразу за тонким днищем внизу и что на дне туннеля. Астролог же вошел следом, на лице смятение:

– Не понимаю, почему мой мозг закрыт. Хорошо помню, сколько световых лет до ближайшей звезды и сколько – до ближайшей галактики. Но в то же время я чувствую всеми фибрами души, что мир плоский, недвижим… разве что не на трех китах! И в черепаху не верю. Но в остальном я во Птоломеевой Вселенной. Земля для меня – центр Вселенной, а Солнце… Солнце вокруг Земли! Хоть убей, не могу представить, что Земля – круглая. Да, это я говорю другим, рассказываю устройство Вселенной… в свете современных знаний, но мозг мой автоматически захлопывается, когда я пытаюсь себе представить хоть что-то…

Дверцы лифта раздвинулись. Мы поднялись по металлической лесенке, Аркадий открыл люк и вышел на крышу. Я сделал шаг следом и застыл, словно меня окунули в жидкий гелий. Космический холод пронизал до костей. Весь огромный небесный свод усыпан звездами, и все эти холодные кристаллы смерти нацелили на меня свои острые грани.

Моя плоть трещала, как лед под гусеницами танка. Незримые лучи ломали замерзшие нервы, проникали в глубь костей и вымораживали там костный мозг. Черный ужас хлынул в мозг, захлестнул.

Аркадий прошел мимо телескопа, ласково коснулся трубы кончиками пальцев:

– Обычно сюда поднимаются с шуточками да смешками. Крыша, знаете ли… Но потом как-то притихают. Даже самые записные острословы становятся тише травы. Звезды вот так близко!.. Ну, когда между нами и небом нет многоэтажных перекрытий с туалетами, спальнями, то с человеком что-то происходит. Правда, у меня, видимо, иммунитет. Или во мне слишком много от профессионала…

Я изо всех сил пытался пошевелиться, хоть бы двинуть рукой или ногой, пусть даже шевельнуть губами, но звездное небо дотянулось до меня, смертельный холод мирового пространства вошел в мои кости, вокруг меня чернота с далекими едва заметными сверкающими точками, так в космосе видны звезды, я с леденящей ясностью понимал, что наше Солнце, которое восходит и заходит, на самом деле… и что твердь, на которой стою, земная твердь! – на самом деле не плоская и недвижимая… и вообще не твердь, а тонкая пленка над океаном кипящей лавы.

– Но я люблю бывать здесь, – донесся сквозь пространство далекий, как антимир, голос. – Как вы думаете, почему среди депутатов нет астрономов? Кого только нет, но чтоб астрономы…

Голос истончился и оборвался. Между нами со страшной скоростью расширялась бездна. В этой угольной черноте я посмотрел под ноги: черно, глубокий космос, даже звезд не зримо, словно я в туманности. Новая волна ужаса прошла по телу и покатилась через пространство… потому что… потому что у меня нет тела, а вместо моих ног та же ужасающая чернота, которая даже не чернота, а – ничто.

Я вишу в пустоте. У меня ни ног, ни рук, ни тела. И сам я… Кто я?.. Что я делаю?.. Я расту… Мне страшно и одиноко… Я тянусь во все стороны разом, познаю…

Острая боль кольнула в мозг. В черноте вспыхнули звезды, разрослись, я обнаружил себя на той же площадке, впереди над оградкой склонился астролог, словно собирается прыгнуть, над ним выгнулось непомерно огромное страшное небо с мириадами звезд.

Меня трясло, изнутри меня все еще сжигала космическим холодом черная бездна, но уже мой разумоноситель поспешно оборвал все, кроме заботы о своей драгоценной плоти из органики, его руки вытащили носовой платок и прижали к лицу этого существа. Из его… моего носа выступила темная густая кровь.

Я торопливо промакнул, суетливо вытер в ноздрях, страшась, что астролог повернется, увидит, начнет задавать вопросы.

– …и вот я стою на берегу этого океана, – донесся слабый, как писк комара, голос, медленно начал крепнуть, наливаться красками, – звездного океана… Умом вроде бы понимаю, да и то чуть-чуть… И тихая печаль, потому что человеку такое понять не дано. А уж прочувствовать хотя бы краешком тем более.

Он наконец медленно обернулся. Лицо его было желтоватым в свете уличных фонарей. Подсвеченное снизу, оно приобрело нечеловеческий вид, дьявольский, вместо глаз темнели черные впадины, а скулы блестели, словно лунные пики.

– Что-то вы побледнели, – сказал он с тревогой. – Вам нехорошо?

– Да нет… все в порядке.

– Но…

– Здесь такое освещение, – сказал я как можно беспечнее. – Да, вы правы, Аркадий. Я смотрю на эти звезды… Ведь учил же в школе, что Бетельгейзе – самая крупная звезда, что Антарес – вторая по крупности, что наше Солнце каталось бы по Антаресу, как горошинка по стадиону… а наша Земля каталась бы, как горошина по стадиону, по поверхности Солнца… Увы, мой мозг ничего этого не воспринимает! Хотя в школе получал за эти ответы пятерки. Слаб мой мозг. Дурак я в этих вопросах.

Он засмеялся:

– Егор, вы просто уникальный человек!

Мое тело напряглось, я спросил чужим голосом:

– Да? В чем же?

– Мне кажется, вы вообще единственный на планете человек, который ведет себя так… и говорит так.

По спине пробежал предостерегающий холодок, я переспросил:

– Как это?