Евгений Прошкин - Слой

– Погоди. Один генерал-лейтенант?..

– Само собой, не один. Настроения в армии сейчас конкретные, спичку поднес – полыхнуло. Несколько лет назад кто-то еще надеялся на лучшее. Последний оптимист, которого я знал лично, застрелился в прошлом году. Молодые в армию не идут, стариков сокращают. А самое обидное – железки ржавеют! Ради них весь Союз жопу рвал, а теперь на металлолом пилят. За такую реформу не то, что к стенке…

– Хорошо, – кивнул Нуркин. – Сколько народу?

– Вокруг него? Человек пятнадцать наберется. А по сигналу половина армии встанет. Нужна только Аврора.

– Если я правильно понял, Аврора у нас уже есть.

– Будет, Влад. В сентябре.

– Давно ты знаком с этим генерал-лейтенантом?

– Он мой старший брат. Здесь у меня завелся брательник.

Нуркин присвистнул и, вторя Кокошину, ливанул коньяка в стакан.

– Что же ты сразу?.. Хотел посмотреть, какую я тебе должность предложу? Несолидно.

– Министр просвещения, – напомнил Кокошин.

– Просвещения, – без раздумий согласился Нуркин. – А, послушай-ка… перевести угрозу пуска в реальный пуск – это…

– Практически невозможно, – заверил Кокошин и вдруг увидел на его лице что-то похожее на разочарование. – Влад! Ты в своем уме?! Это же ядерное оружие! Над шахтами висят натовские спутники. Старт засекут, и тогда…

– Успокойся, я просто так спросил. Я рад, что все под контролем, и что наша Аврора, как полагается, заряжена холостым.

– В холостой Авроре две с половиной мегатонны, – возразил Кокошин. – И Аврор этих – сорок восемь штук. Не вздумай спрашивать «просто так» при брательнике. Больше всего на свете военные не любят войну. Это я тебе как полковник говорю.

– Да что ты разошелся? Нет, так нет. Замяли. Давай по последней.

Нуркин разлил остатки коньяка и не чокаясь выпил.

– Как умер, помнишь?

– А?

– Если ты еще не в курсе: прежде, чем попасть сюда, мы все умерли.

– Это естественно, – отозвался Кокошин. – Нет, я не помню. Может, во сне?

– Счастливчик, – молвил Нуркин, разжевывая лимон. – Меня вот в тачке взорвали, а Сашка вообще на самолете…

– Я знаю. Я же вас пережил.

– Тьфу, да. Трудно привыкнуть. Кстати. Немаляеву о ракетах говорить рано. Это еще вилами на воде писано, зачем человека обнадеживать?

– Хозяин – барин. Я не к Шурику прилетел, а к тебе. Если ему еще что-то… рано – поставь меня в известность. Я тебя никогда не подводил, Влад. И сейчас не подведу. Деятели просвещения выражают единодушную поддержку! – Хохотнул он.

– Давай-ка еще, – сказал Нуркин, открывая бар. – А что касается Александра… Там ничего такого, все нормально. Просто изменился он, на него это… – Нуркин покрутил рукой в воздухе, – на него это слишком повлияло. Я ему верю. Но уже не с закрытыми глазами. Вор в законе и прочее… Он стал немножко заносчивым. А это ведет к ошибкам.

– Что-то серьезное?

– Пока нет. Мелочи. Упустил какого-то засранца, сына другого засранца – того, которого давно следовало прищучить. Оба где-то здесь, под боком. Сашка говорит, что ищет, но если б искал – уже нашел бы. Он от меня что-то скрывает. Обидно.

– Я все понял, – сказал Кокошин. – Он мне и в той жизни не нравился. Хорошо, что предупредил, я к нему присмотрюсь. А за ракеты не беспокойся. Наша Аврора на запасном пути, и Шурик о ней не узнает. Слово офицера, – улыбнувшись, добавил он.

Кокошин сказал: «слово офицера». И, кажется, при этом улыбнулся.

Немаляев медленно снял наушники и бросил их на стол. Магнитофон продолжал записывать – на втором аппарате тем временем меняли бобину.

Студия находилась в доме напротив, так, что Нуркина можно было еще и фотографировать, но на это Немаляев указаний не давал. Ему вполне хватало фонотеки: левый шкаф – треп Нуркина в квартире, правый – в машине. Оставалась еще мертвая зона – улица и различные места, которые он посещал, но Немаляев не думал, что Влад станет изрекать какие-то эпохальные вещи на ходу.

В некоторых случаях, например, когда Нуркин ходил к профессору Крючковскому, он сам записывал все беседы и сам же вручал Немаляеву пленки. Немаляев складывал микрокассеты на отдельную полочку – рядом с большими катушками они смотрелись неуместно. На этих кассетах было много всякого разного, подчас – натуральный компромат. Немаляев удивлялся, как легко и безоглядно Влад отдавал ему эти записи, и уж конечно не сомневался в их подлинности. До сегодняшнего дня.

Он взял со стола наушники и, не одевая, поднес к левому уху. Кокошин, судя по голосу, был уже прилично пьян. Он без остановки рассказывал казарменные анекдоты, а Нуркин наверняка продолжал рисовать свои дурацкие решетки.

Немаляев хлопнул в ладоши, требуя внимания. Трое операторов, поджарых юнцов с нечесаными патлами, развернулись в креслах и дисциплинированно замерли.

– Так, братцы шпионы. Кто из вас может провести экспертизу? Быстро и грамотно.

– На вашей технике – любой, – сказал тот, что сидел ближе.

– Вот ты, любой, и иди сюда. Возьми на полке кассеты, вон те, маленькие, и проверь. Сколько тебе нужно?

– Смотря что проверять.

– Не знаю.

– Тогда и я не знаю, – бесхитростно ответил юноша, унося кассеты.

– Ишь ты… – проронил Немаляев.

Эта непосредственность его сначала бесила, потом развлекала и, наконец, стала доставлять какое-то необъяснимое удовольствие. Малышовка – а про себя он их называл только так – была самой странной командой из всех, что он видел. И, не исключено, самой сильной. Немаляев не мог представить себе мир, где эти ребята выросли, где их с шести лет готовили к диверсионно-разведывательной работе, и где она, их работа, активно использовалась.

В своем слое они погибли одновременно – все пятеро и, оказавшись здесь, в течение двух дней вновь собрались в команду. Прежде, чем он нашел с малышовкой взаимопонимание, между ними легла кровь.

Он их простил. Возможно, из-за того, что кодекс чести старого уголовника воевать с сопляками не позволял, возможно – потому, что Немаляев сразу понял, насколько они могут быть полезны. Телекамеры, установленные в бункере, зафиксировали, как один из малышей сломал позвоночник камээсу по самбо, вскрыл кодовый замок и, опередив автоматную очередь, сосватал еще два трупа. Все – за сто двадцать секунд. Нормальный взрослый за это время и в уборную сходить не успеет. А семнадцатилетний юноша отправил на тот свет пару неплохих бойцов и с ними Маэстро.

Через неделю он снова объявился – у него уже была целая группа. Малышовка. Малыши умели собирать взрывные устройства, стрелять с обеих рук и лазать по стенам, но они но не знали, как жить в чужом мире. Они привыкли работать по специальности, и убить президента для каждого из них было проще, чем постирать себе носки.