Евгений Прошкин - Слой

– Правильно смотришь, – спокойно сказал Петр. – Когда сомневаешься, надо к венерологу идти, а меня грузить ни к чему. Слушай, а может, это у тебя от стресса? Как-никак, помер.

– Мы все померли, – буркнул Костя. – Что ты мне собирался сообщить?

– Нуркин начал собственную охоту за дневниками Черных. Они оба их ищут, Немаляев – отдельно, Нуркин – отдельно.

– С чего ты взял?

– Очень просто. Нуркин пытался организовать слежку не прибегая к помощи братвы. То есть интерес к записям он от Немаляева скрывает. Немаляев, в свою очередь, утаил от него смерть Бориса. Тоже подозрительно.

– А Немаляев откуда знает?

– Да я сам ему сказал! Когда он звонил. А, ты же в отключке валялся. В общем, все это смахивает на раскол. Только не соображу, как этим воспользоваться. Я в интригах не мастер.

– Грохнуть обоих, вот и вся интрига, – заявил вошедший Ренат.

Вместе с Зайнуллиным на кухню вперлись его подчиненные, и на восьми квадратных метрах стало нечем дышать.

– Сотник, а где моя почетная грамота? – Театрально спросил он.

– Дай ему доллар, пусть купит себе шоколадную медальку, – бросила из коридора Настя. – Ребят, вы бы рассосались как-нибудь, здесь взрослые беседуют.

Четверо новобранцев недовольно загомонили, но под окриком Рената отправились в комнату.

– Нет, ребята правда отличились, – сказала она. – Мозги у них, как у ящериц…

– Это, наверно, комплимент, – вставил Ренат.

– …но действовали отлично, – закончила Настя.

– А что случилось-то? – Спросил Константин.

– Когда сюда перебирались, Людмила засекла наблюдение. Две машины.

– Я был уверен, что пасут только меня, – сказал Петр.

– Выходит, ваш Нуркин подстраховался. Но от второй группы ничего не осталось.

– Мы их в капусту чик-чик-чик! – Зайнуллин ребром ладони изобразил рубку овощей и счастливо рассмеялся.

– Свидетели? – Коротко осведомился Петр.

– Чик-чик!..

– Да уж, такого «чик-чик» я давно не видала.

Константин выразительно прочистил горло и, скрестив на груди руки, отвернулся к окну.

– Зато Кокошин гуляет по Мурманску и в ус не дует, – мрачно сказал Петр.

– Ты что, сотник? – Опешил Ренат. – Кому нужен этот Кокошин, сука, маму его… а… – он поймал на себе строгий взгляд Насти и дальше решил не развивать. – Кокошин-какашин… Ты гляди, каких я тебе хлопцев подогнал! Они за революцию в огонь и в воду!

– Революция? О чем ты?

– Ну, это… что там у нас? Ополчение, то-се. Железные пацаны!

Константин не выдержал и вышел в коридор. Первая комната была занята железными пацанами. Они окружили телевизор и, разделившись на пары, жарко о чем-то спорили. При этом железные пихались, брызгали слюной и обзывали оппонентов пидорами. Не вникая в суть дискуссии, Костя пошел дальше.

Вторая комната находилась в самом конце, после туалета и ванной. Людмила по-турецки сидела на вытертом коврике. Сначала Косте показалось, что она медитирует, но потом он заметил у нее в ногах какую-то книгу.

– Почему не со всеми? Почему телевизор не смотришь?

– Футбол. Занятие для плебеев, – сказала она, не отрываясь от чтения.

– Гм, гм… – Константин не сразу нашелся, что ответить. – Для плебеев?.. Конечно, ты-то среди нас голубая кровь.

Он плотно прикрыл дверь и продолжил:

– Голубая кровь, да. Родственников имеешь знатных.

Людмила медленно подняла глаза и тихо молвила:

– Ты понимаешь, что я могу тебя убить? Одним ударом.

– Понимаю. Поэтому захватил вот это, – Константин вытряхнул из рукава нож и виртуозно крутанул его между пальцев.

– Ты, наверное, в цирке работал. Наверное, клоуном. Я твое перо голыми руками сломаю.

– Наверное. Если дотянешься.

– Но сначала вырву тебе язык.

– Как скажешь, – пожал он плечами и мгновенно перекинул нож в другую руку. – А я твой язык не трону. Чем ты тогда говорить будешь? Про дядю своего. И еще про тетрадь.

– Ха, тетрадь, – презрительно скривилась Людмила.

– Больше ее взять было некому. Петр сразу не догадался, потому что у него на тебя перманентная эрекция. А у меня – нету. Зато я был на выставке «инквизиция сквозь столетия». Я видел картины про то, как снимают кожу. Думаю, у меня получится.

– Ну, попробуй, орел.

Дверь неожиданно открылась, и в комнату влетел Зайнуллин.

– Я не помешал? О чем воркуем?

Людмила нахмурилась и едва заметно качнула головой.

– О живописи, Ренат, – сказал Костя. – Ты иди. Там твои архаровцы скоро подерутся.

– Нда? Ну, я пошел, – заговорщически подмигнул он. – Только без стонов, лады? Бойцы услышат – возбудятся.

– Стонать не будем, – заверила Людмила. Она дождалась, пока Ренат не уберется и, немного расслабившись, сказала. – Ты сделал неверные выводы.

– Немаляев – твой дядя.

– Я не отказываюсь. Но между нами ничего общего.

– Ой ли? Тетрадь Бориса уже у него?

– В сумочке. Она там с первого дня лежит. Хочешь – бери. Все равно она бесполезна. Борис писал для себя.

– Зашифровано?

– Ты как ребенок. Бери и читай. Там одна вода. Ты ведь надеялся найти инструкцию? «Делай раз, делай два». Нет. Какие-то нравоучения, декларации. И все. Собиралась назад подбросить, да этот переезд…

– А где нашла?

– На полке. Борис ее действительно не прятал. По-моему, он не предполагал, что она кому-то понадобится. – Людмила дотянулась до ремешка и, стащив сумку со стула, положила ее перед Костей. – У меня там еще ствол, ты будешь нервничать. Сам доставай.

Константин, не сводя с нее глаз, повернул замочек и нащупал пистолет. Выщелкнув обойму, он положил ее в карман и достал потрепанную, с закрученными углами, тетрадь.

Смерти нет. Умирая, человек всего лишь теряет одну из бесчисленных теней. Человек жив, пока себя осознает. Прекратить это невозможно, так же, как невозможно постичь бесконечность отражений. Если бы мы научились видеть свои тени, разбросанные в…

– Здесь все в таком духе? – С отвращением спросил Костя и перевернул пару листов.

Оплакивание мертвых – самая глупая из традиций. Широта ее распространения наводит на мысль об умышленном искажении действительности. Смерть физического тела является ничем иным, как частичным освобождением от…

Ну вот, освобождение, подумал Костя. Чего же он тогда обижался? Не в том лесу закопали?

– Это фуфло, – заявил он. – Ты сама написала.

– Сравни почерк, – равнодушно отозвалась она.

– Ты племянница Немаляева. Все, что ты говоришь, для меня ветер. Людмила, неужели ты не боишься? Среди злых мужиков… А Настя? Вы с ней заодно?

– Мы вместе. Но к дядюшке никакого отношения не имеем. На Родине я с ним не общалась, в этом слое тоже. Почти.

– А на моей Родине ты ему как дочь.