Полдень XXI век - Полдень XXI век 2003 №4

Но как ты узнал меня тогда на той автобусной остановке? Когда подошёл тот автобус, которого ждали и ты и я? Все собирались на работу, но все просто гораздо лучше умели работать локтями, раздвигая других. В него все сели, и только ты и я остались на остановке ждать следующего. Что случилось с пассажирами того автобуса, никто сказать не может. Я, видимо, тогда просто очень хотела кого-то встретить, да? Я, наверное, жадно шарила и искала глазами по сторонам? Вот ты и обратил внимание, я понимаю.

Придётся сделать тот же самый укол ей. Ещё неизвестно, как он подействует. По городу орудует банда добровольцев, которая всем делает один и тот же одинаковый укол. Ну, на людей-то, конечно, каждый раз действует одинаково и совершенно безотказно. Но здесь — другой случай. В таких случаях на некоторых не действует вообще, а на других действует, но исключительно странным образом.

Как им это удалось, что они поймали Виталюху.

Она говорит:

— На одном из предприятий проводили опрос сотрудников, подробное тестирование с надеждой найти у кого-то в ответах что-то особенное, что-то хоть чем — то отличное от остальных, хоть что-то не то. Очень трудно, и им никак это не удавалось, но потом милиции и органам надоело, и они стали проводить то, что они называли проба на спид: всем подряд, не раздеваясь, укол фенола сзади под лопатку. Складывали всех здесь же в заднюю комнату. Если на кого-то не действовало, ну, значит, так-то они и собирались его обнаружить. Дело было слишком серьёзное, чтобы ещё как-то его откладывать.

Ну, они ему сделали этот укол, а он не понял, он стоит и смотрит совиными сонными глазками и ещё по-дурацки спрашивает: что, мне уже можно идти?

Всякими анализами они к этому времени были уже сыты по горло, анализы не давали никакого результата. У одного, например, все выделения были в порядке, всё нормально, и моча, и кал, а как разрезали, как сделали ему вскрытие, так не обнаружили у него внутри ничего! Вы понимаете — ничего! Главный хирург бросил скальпель, испугался, выругался и убежал. Откуда у него моча бралась только. Хирурги, на самом-то деле, есть наиболее консервативный народ, они привыкли, что, с одной стороны, все люди, конечно, одинаковы, ты можешь сколько угодно, к примеру, отличаться своим поведением, пока ты здоров. Но если уже он хирург, и берётся за дело, если уже он его, пациента, разденет и разрежет — то тут они не допускают никаких вариантов, они хотят каждый раз видеть примерно одно и то же. Очень устаревший взгляд на вещи. А здесь тебе — никаких внутренних органов. Местами как творожная масса с добавлением молока, местами просто сплошная среда, мякоть плода, как сердцевина яблока, когда с него счищена кожура.

Это было на том самом заводе, где перед этим произошла большая утечка свинотала, так что они ничем особенно не рисковали. Никто не знал, что это, собственно, такое, и кто её подсунул в контейнер, эту гадость, до того как она вытекла в воздух. Возможно, что это сделал кто-то из тех, кто ещё раньше успел измениться, для того, чтобы вычислить кого-нибудь из своих.

Она говорила:

— Это, конечно, очень хорошо, что мы нашли друг друга. Это скорее всего теперь будет счастье для двоих, потому что едва ли у нас получится так, чтобы мы нашли ещё и кого-то третьего.

Но вот только что мы будем делать теперь вдвоём, я не совсем понимаю? Я не могу сказать про тебя, но у меня ведь там ничего нет! (При этом она показывает себе пальцем на такие места, про которые обычная женщина никогда такого не скажет.) Совсем, совсем ничего нет!

Это, с другой стороны, может быть и не так плохо, у меня там ничего нет, у других зато, в разных местах такое выросло, что они никому и показать не могут, если это только увидит простой человек, то тотчас же умирает (от страха).

Она говорила:

— Нетриахий, он и есть и был всегда самый красивый из нас. В нём внешне снаружи не было совсем ничего, что отличало бы его от человека. Как они догадались-то сделать ему анализ? Потому только, что он был оттуда? Но он и не был-то оттуда! Если бы всё было так просто. Но это задело и многих других, которые и не были, и не думали, и вовсе были непричастны. Во многих жилых домах в округе, а некоторых даже довольно далеко. Механизм этого совсем непонятен.

Да и анализ-то им не помог. Он уже собирался уходить, когда главный врач по чему-то там догадался. А анализы у него были в совершенном порядке. Он кричал тогда уже, как бешеный, когда его забирали: — Вы не имеете права, это произвол, я знаю, что анализы у меня в совершенном порядке! — Словно кто-то постарался сымитировать всё как можно лучше. При том, что всё это была только имитация.

Сегодня в первый раз увидел её. Ничего, не так страшно, как люди это рассказывали. Она теперь часто летает по городу, так что её многие видели. Только милиция почему-то всё не принимает меры, говорят, что милиция и вся эта братия почему-то заодно, но я лично знаю одного милиционера, он, как все милиционеры, конечно, заносчив и недостаточно разговорчив, но учтив и почему-то преисполнен ко мне особой симпатии, так вот по его глазам, по его реакции я понял, что милиции это самой на фиг не нужно, что милиция в растерянности и только притворяется, что все идет, как задумано, и что они контролируют положение.

Она летела, то снижаясь, то поднимаясь. Как будто ее носило ветром, хотя я — то, конечно же, знал. На всякий случай я поспешил укрыться в парадном. Хотя она определенно не пыталась меня преследовать. Говорят, что со взрослым и спокойным мужчиной она не может особенно-то ничего сделать, предпочитает нападать на слабых — неохраняемых женщин или детей. Но только если страх парализует силы человека… Что, собственно, чаще-то всего и бывает…

Я думаю так, что если бы она тогда на меня напала, она бы, конечно, несомненно убила меня…

Сегодня у метро какой-то козел раздавал голубые ядовитые ампулы. Милиция пыталась его забрать, но народ, создав толпу, неявно встал на защиту. Пока они до него протолкались, хитрюга уже успел куда-то слинять.

Двое в комнате. Она говорит:

— Сегодня поймали одного. Возле станции метро «Чернышевская» какой-то тип пытался раздавать голубые ампулы. Ампулы на поверку оказались ядовитыми. Пришла милиция. Его привели в отделение, стали выпытывать, расспрашивать, кто он и откуда такой. Но он ничего им не говорил. Совсем ничего. Потом они на минуту куда-то ушли, оставили его одного в камере, чудак прикусил язык и умер от потери крови.

Двое в комнате. Она говорит:

— Сегодня по радио была передача. Я уж не знаю, как они просочились в эфир. Но мне больше делать особенно нечего, так что я весь день сижу и слушаю радио, что, может быть, передадут что-то про нас или таких, как мы. Как правило, ничего не передают, но если сидеть день за днем, то можно что-то услышать. Я не знаю, сколько дней можно так просидеть. Но другого способа нет услышать что-то.