Кэролайн Черри - Черневог

Выросла еще половина цветка.

— Ну, я думаю, что время над ней не властно. Хотя… — Теперь игла остановилась. — Я не встречала ничего подобного после Маленки. Ее волшебство не подчинялось никаким правилам.

— Но почему? Почему она захотела ребенка?

— Радость моя, ведь я не знаю, имела ли она его на самом деле, не исключено, что по каким-то причинам кто-то сболтнул об этом.

— Мама?

Мать вытянула губы в прямую тонкую линию, разглядывая законченный лепесток.

— Если это было так на самом деле, — медленно продолжила она, — то тогда он абсолютно такой же, как и ты, с наследственностью от двух колдунов. И более того: твой отец отучал тебя от волшебства, в то время как Кави…

Наступила тишина. Ивешка ждала, следила за мыслями своей матери, почти подслушивала их, до того было велико ее желание узнать правду.

— Если Кави был ее сыном, — сказала наконец мать, — то можно предположить, что он появился на свет не без причины. Она была беззаботной, но только не в тех случаях, когда была чем-то обеспокоена. Она обладала страшной силой. Я даже не могу объяснить тебе толком, что она делала, но она хотела проникнуть внутрь волшебства, она хотела сама войти в тот скрытый от нас мир, и если я не далека от истины, то именно так следует понимать ее исчезновения. Вот такова, если ты хочешь, может быть правда.

— А что она собиралась сделать с ребенком?

— Как я уже сказала, время над ней не властно. Но я далеко не уверена, что время в том мире то же самое, что и здесь. И я не уверена до конца, где именно находится Маленка.

— Боже мой, мама.

— Можно потратить время для долгих и странных раздумий, на многие сотни лет. Я очень долго и со всех сторон обдумывала, что же случилось, и где же могла бы быть на самом деле Маленка, и почему Кави был так чертовски не по годам развит. Именно поэтому я и захотела, чтобы ты была рядом со мной. Вот почему ты не должна бороться с ним в одиночку: потому что ты можешь пропасть. А я очень боюсь, очень боюсь, что в том волшебном мире есть что-то, что очень интересуется нашим миром. Ты должна понимать, что не все из сказанного соответствует истине, но сейчас это вполне возможно. Говоря по правде, я сама не знаю, почему ты появилась на свет. Так же как не знаю и того, насколько ты являешься тем, что волшебство противопоставляет Кави Черневогу, или, наоборот, ты являешься его парой. Ведь когда мы носим ребенка, мы не задумываемся об этом.

Ивешка неожиданно и резко поднялась, почувствовав, как ее до самых костей пронзило холодом. Мать взглянула на нее, сжимая в ладонях шитье.

— Только не нужно паники, дорогая. Ты не должна волноваться, Ивешка. Ты понимаешь, о чем я говорю? Я хочу, чтобы ты послушалась меня. Не пытайся посылать сию минуту никаких желаний, ни в свою сторону, ни в мою, ни в сторону своего мужа, ни в сторону ребенка… Думай о цветах, Ивешка, думай только о цветах…

Она тут же представила себе цветы с шипами, цветы, красные, как кровь…

— Ивешка!

Наконец она выровняла дыхание, а мать встала и обняла ее руками, заглядывая в глаза.

— Ивешка, радость моя, мы будем вместе с тобой, ты и я, понимаешь? Ты и я… против Кави. Твой отец отучил тебя от волшебства, и теперь ты просто боишься его. Ты должна перестать бояться, иначе ни у кого из нас не будет будущего.

22

Волк петлял среди молодых деревьев, не разбирая дороги. Низкорослые саженцы доходили ему почти до колена, тогда как взрослые, почти трехлетние деревья уже могли служить вполне подходящим занавесом, чтобы скрыть остававшийся за всадниками след.

Черневог хотел отыскать Сашу. Но, волей-неволей, к полудню они выбились из сил, еще раз проделав путь на запад. Но в сгоревшем доме Саши не оказалось, и они вернулись назад, к могиле Ууламетса.

От нее они повернули на север, а затем вновь на запад, если в самом маловероятном случае Саша все-таки мог направиться к реке. Черневог искал беглеца с помощью своего волшебства, в то время как Петр всматривался в раскинувшееся перед ним освещенное солнцем зеленое море глазами обычного человека. Он смотрел, не промелькнет ли где-нибудь белая в коричневых яблоках лошадь, в глубине души надеясь, что им не удастся отыскать вообще никаких следов, и рассчитывал на то, что Саше удалось ускакать достаточно далеко и теперь он находился в относительной безопасности. Петр очень боялся, если это было не так. Он представлял себе самые ужасные вещи: например, вдруг Хозяюшка пала, не выдержав тяжелого пути, или водяной напал из засады и утащил их обоих в глубокий ручей, или сашино сердце просто-напросто остановилось, подчиняясь злобному желанию более сильного колдуна.

— Это сделать гораздо легче, чем поверить в какую-то случайность, произошедшую с ним, — пробормотал Черневог за его спиной, — поверь мне.

— Чтобы я поверил тебе? Господи… Да ты только отпусти меня, и я тут же найду его. А сам возвращайся к дому и жди меня. Почему ты этого не хочешь? Змей, я могу поклясться, что если ты действительно хочешь найти его, если ты на самом деле хочешь его найти…

Черневог перебил его:

— Если уж у него нет шансов исчезнуть от меня, то у тебя их еще меньше. Или во всяком случае, я постараюсь, чтобы так было.

— Черта с два.

— Поверь мне.

Это уже было похоже на желание. Оно на некоторое время лишило Петра способности думать, оно душило всякие разумные мысли.

— Как ты не поймешь, — продолжал Черневог. — Ведь он не умрет. Во всяком случае, это не самое худшее, что может случиться с ним.

Петр чувствовал, как его обдает холодом, несмотря на то, что было тепло и светило солнце. Он сопротивлялся всему, что бы не говорил Черневог, но иногда услышанное было очень близко к его собственным мрачным предчувствиям…

— В волшебстве, Петр Ильич, ни добро, ни зло не существуют как отдельные частности: там всегда один только управляет, а второй является только лишь управляемым. Саша очень уязвим, но он не умрет, хотя ты можешь этого и пожелать. Уверяю тебя, что с ним этого не случится, и когда ты поверишь в это, то будешь помогать мне с большим желанием.

— Замолчи!

— Друг мой, будь благоразумным.

— Я не твой друг.

— Но ведь ты и не враг мне. Уверяю тебя, что это действительно так.

— Не забывай, что я убил твою проклятую Сову, — пробормотал Петр и попытался сбросить с себя его руки. — Убери от меня свои руки.

— Я ни о чем не жалею. Сова была уже изрядно старой.

Такая откровенная бессердечность вызвала у Петра неожиданную тошноту.

— Неужели ты ничего не любишь, Змей? И не любил никогда? А все то, что ты хочешь, оно имеет отношение хоть к кому-то?

— Я любил только Сову. — Теперь они поднимались вверх по склону, и Черневог вновь ухватился за Петра, получив хоть какую-то для этого причину: Волк сделал несколько резких движений. — Только Сову. Она ушла, ее нет, и теперь ты занимаешь ее место. Она любила только мышей. А что ты