Ирина Дедюхова - Повелительница снов

Потерянный было интерес к включаемым в работу дизель молотам, после этого зазвучал в Вариной душе боевыми трубами. Она была рождена для того, чтобы врываться на поле боя тогда, когда ее ждут меньше всего. По ночам, катая одной ногой детскую кроватку на колесиках, она вернулась к своей заброшенной диссертации. Постепенно ее работа обретала очертания, наполнялась смыслом. Варя пахала, не жалея себя, как когда-то пахали ее предки на своих кровных десятинах, не давая глохнуть земле под сорной травой. Никому она не отдаст своего! Не на ту руку подняли!

Не может так просто отдать свое человек, которого когда-то бабушка выводила в степь и наказывала: "Вот как краснопузи жрать захотят, они землю обратно вернут. Тогда крепко гляди! Вот тот надел наш, потомственный! Вот та полоска — тоже наша, сюда всю зиму навоз таскать будешь. А тот заливной клочок испокон веков Ткачам под покос обществом выделялся. Фролы на дыбки встанут, так ты им прямо в глотку вцепляйся, своего не уступай!" Муж не понимал и не поддерживал ее стремления закончить свою работу. Он неоднократно высказывал мнение, что она не сможет защититься, поэтому Варьке, и без того растерявшей всю свою уверенность, приходилось вновь находить опору только в себе самой.

Он злился на нее и потому, что вся их кафедра ожидала, что Варя отдаст ему для защиты свою работу. Варя даже думала об этом, но когда их отношения несколько охладились, она, поразмыслив о будущем ребенка, решила, что для него необходимо, чтобы его мама сама имела этот давно обещанный ее папой кусок хлеба с маслом. Алеша же, в случае чего, мог и сам прокормиться. Но об этом ей приходилось помалкивать, потому что муж, как и прежде, считал ее мнение не только несущественным для их семьи, но и иногда явно вредным. Ведь все мужчины на их прежней кафедре убеждали Алексея, что теперь для их семьи важнее его диссертация, а жена — кандидат наук просто несчастье для не остепененного мужа. И Варька ненавидела всех, кто щедро делился своим мнением о ней с ее мужем, начиная со свекрови. Иногда она с отчаянием ощущала в себе какой-то изъян, который не давал ей возможности внушить, навязать Алеше свое мнение. И, как когда-то ее охватывала горечь оттого, что не он, а она сама подошла военным марш-броском к нему с тем вопросом, не давала покоя тяжкая грусть оттого, что ее муж — не воин, поскольку борется он не за нее, а с ней самой. Но так уж повелось, что одни начинают войну, а заканчивают ее другие по своему разумению…

НЕСЧАСТЬЕ

Ее работа была почти готова, когда с ее мужем случилось несчастье. Алеша, как всегда снедаемый голодом, решил проверить парившийся в скороварке гуляш. Скороварка взорвалась у него в руках, обдав паром и раскаленным жиром его грудь и такое красивое лицо. Он лежал теперь в больнице с ожогом лица и груди третьей степени. К навещавшей его Варе он выходил, повесив на черную обугленную физиономию белоснежную марлевую маску. Проходившие мимо врачи и сестры требовали, чтобы он немедленно снял свой намордник, он снимал на минуту, а потом, когда медики отходили, опять завешивал свое обезображенное лицо. К счастью, он успел зажмуриться, и его глаза, в которых теперь была одна мука, практически не пострадали. Он писал ей странные письма, в которых просил простить за все, не винить его ни в чем. Варя плакала над ними ночами.

— Ну, что? Ты еще себе никого не нашла? — спрашивал он ее каждый раз нарочито равнодушно.

Врачи сказали ему, что безобразные малиновые рубцы так и останутся, что без дополнительных, специальных операций по шлифовке, которые делаются только в Москве, он будет пока нетерпим в обществе. Правда, при этом они, покачивая головами, высказывали большие сомнения по поводу косметического эффекта. Алексей никак не мог внутренне примириться, что стал уродом. Подходя утром к зеркалу, ожидая увидеть свое привычное лицо, он каждый раз внутренне обмирал от своего нынешнего безобразия. Иногда ему приходили в голову мысли, что таким образом с ним разделалась Варвара. Он догадывался, что несколько перегнул с ней палку, которая могла и треснуть. Но так он думал только глубокой ночью, когда ее не было рядом. Глядя же на Варю, с искренним сочувствием приносящую ему необходимые соки и лекарства, — такую красивую, в полном расцвете родившей женщины, он переисполнялся чувством вины перед нею и садился писать очередное письмо. Сказать ей в глаза, то, что его мучило, он попрежнему не мог.

Варе были непонятны его терзания. С таким, каким он стал, с обостренными, вырвавшимися наружу чувствами, она была бы счастлива. Она бы каждую ночь доказывала бы ему свою верность и преданность. Но она понимала, что дневная жизнь в страшной, отвратительной маске, будет ее мужу не по плечу.

С едва поджившими ранами, с багровыми рубцами, так безобразившими его когда-то красивое лицо, Алексея выписали из больницы, и для него начался кошмар. Он не мог выносить сочувственных женских взглядов, для него было еще живым, осязаемым то время, когда женщины глядели на него совсем иначе — с тайным обожанием. Он стал опасаться выходить из дому, предпочитая терпеть назойливую воркотню тещи и суету чужой семьи вокруг себя. И тогда Варя властно призвала свой Дар. Ее муж не должен был страдать. Она мучалась ночами от нестерпимого, идущего изнутри ее тела нервного зуда, она расчесывала свою гладкую когда-то кожу. Ничего, все пройдет, она перетерпит. На теле у нее тогда впервые появились мокнущие пятна, которые не поддавались медицинской классифицикации — ведьмины скапажи. Если ты в чем-то превышаешь отпущенное человеку, то смирись, ты заплатишь за это частью человеческого естества. Вскоре пятна прошли, хотя и долго еще не загорали на солнце и сохраняли на ее смуглой коже ярко белый цвет. Варя все лето носила платья с длинными рукавами, стесняясь демонстрировать странную пятнистую окраску своего тела.

Когда Алексей пришел через два месяца после выписки из больницы на прием к врачу, та не смогла скрыть своего потрясения увиденным. Гладкая, без единого рубца, не помнившая об ужасном происшествии, кожа украшала его лицо. И только слабый, уже проходивший, ее медный оттенок напоминал об уродливой физиономии, которую еще смутно помнила доктор.

Дама в возрасте, она все-таки не могла не отозваться на его волнующую мужскую красоту, и Алексей с удовольствием принимал, привычное ему, женское кокетство.

Так же, как разгладилась его кожа, Алексей быстро обрел прежнюю уверенность в себе. К нему вернулось обычное недовольство Варварой, которое он высказывал ей в принятой для себя снисходительной манере. И теперь, по ночам, вместо того, чтобы любить мужа, Варя опять вернулась к своей диссертации. В работу вновь включался дизель-молот.