Борис Толчинский - Нарбоннский вепрь (Божественный мир)

Герцог не только защищался. Решительной атакой он прорвал строй легионеров и устремился туда, где еще орудовал последний огнемет. Поразить цель было важно, поскольку огнемет не позволял вступить в бой пехоте. Раскидывая амореев, герцог добрался до этого огнемета. Это случилось молниеносно: мой господин ударил огнеметчика мечом в спину, через баллон с горючей смесью! Герцог тут же отпрянул, и вовремя -- огнеметчик сам превратился в факел! Достойная смерть для того, кто привык поджигать других.

В это мгновение я услышал условный клич герцога: вы не поверите, но он еще умудрился не забыть обо мне и моем отряде! Я сорвался с места, и рыцари, которых государь поставил под мое начало, тоже устремились в битву. Пехотинцы увидали нас и уразумели, что вражьего огня больше не будет. С радостными криками они бросились за нами. Мы, свежие силы, неслись на подмогу герцогу, который один мужественно сражался посреди вражеского войска.

Легионеры тоже увидали нас. Вновь раздались разряды бластеров, но мы уж были слишком близко! Наша сотня обрушилась на врага, мы взметали пики и каждым точным ударом забирали жизнь уставшего легионера; другой рукой действовали мечом, и этот тяжелый меч тоже бил наверняка. Несильно спасают даже немейские доспехи, когда со всей силы в тебя вонзается клинок весом в добрые пять тысяч оболов56!

Следом подоспели пехотинцы, и началась настоящая сеча. Не подлый бой по аморейским правилам, когда имперские собаки просто расстреливают нас из своих чудо-пушек, а настоящее сражение, где каждый сам себе солдат. Нужно признать, и в таком бою легионеры выучкой сильнее нас. На каждый наш удар приходилось в среднем по два удара кхопешем, и почти все они оказывались смертельными. Пехотинцы били врагов копьями и мечами, но те проворно ускользали от ударов, возникали сбоку или за спиной и ловкими движениями перерезали шею либо, если это не удавалось, рубили нашим конечности. Короче говоря, на каждого убитого легионера в той сече приходилось по одному павшему рыцарю и четверым пехотинцам, которые тоже хотели победить...

Как и предсказывал мой господин, мы покрывали их выучку численностью, а еще больше -- верой в правое дело. Любой из нас всей душой ненавидел проклятых имперских собак, явившихся на нашу землю, чтобы учинять здесь свои порядки. Амореи тоже ненавидели нас, ведь их всю жизнь обучали, мол, мы, варвары-язычники -- не люди даже, а недочеловеки, полуживотные, которых можно убивать без всякого греха, не только можно, но и нужно, во имя торжества треклятой веры аватаров. Но мы их ненавидели стократ сильнее, чем они нас, поскольку они дрались по приказу, как безмозглые машины смерти, а мы сражались добровольно, за нашего великого вождя, который нес нам свободу от ярма врагов.

И наступил момент нашей победы. Это случилось, когда первый легионер показал нам спину. Увидеть аморея убегающим от варваров -- непростое дело. Это позор для аморея. Уж если он бежит -- взаправду его дело худо, а твое -напротив, ладно; считай, ты победил его!

За первым легионером последовали и другие: не все, но многие. Я вскоре понял, почему они бегут: бежали с поля боя те, у кого заряды в бластерах закончились, кто был ранен и в битве потерял кхопеш. Позорное бегство врагов придало нам новые силы. Согласно с волей герцога, мы не преследовали убегавших -- пускай бегут! Зато оставшимся пришлось несладко!

Уже все наши силы участвовали в битве, и казалось, что победа не за горами... И тут как раз из-за горы мне привиделось чудное явление: одинокий воин на кауром жеребце мчался к нам со стороны амореев! Выглядел воин грозно и странно: грозно -- потому что весь был в латах, кольчуге и панцире, а странно -- потому что на его доспехах не было каучуковых накладок! Ужели он не боялся бластерных разрядов?

Как видно, не боялся! Мы приветствовали храброго рыцаря восторженными криками. А он молниеносно подлетел к амореям сзади... но что это?! Безымянный рыцарь пронесся мимо врагов и налетел на нас! Я едва миновал сокрушающего удара его полутораручного меча. Мой друг Рагволд пал, пронзенный в самое сердце. Мы еще не успели придти в себя от такого вероломства, как этот свирепый рыцарь поразил еще двоих. Сотворив это, он издал какой-то непонятный клич. Но я не стал медлить более. Яснее ясного, тот рыцарь был наш враг, и надо было поразить его. Я бросился за негодяем.

Конем владел он выше всех похвал. Мы вырвались из битвы: я, он и еще трое моих друзей, которые решили покарать предателя. Мы гнали его, а он уходил от нас по кругу; я не улавливал смысла в его тактике. Внезапно черный рыцарь развернул коня и поднял забрало шлема.

Сам удивляюсь, как в тот момент с седла не свалился. Это была женщина, родная сестра герцога, Кримхильда! Мы опешили, а она, наслаждаясь нашим изумлением, прокричала:

-- Ну, гнусные ублюдки, кто из вас захочет первым со мной сразиться?!

Мы не знали, что предпринять. Сражаться с дамой недостойно рыцаря. Это понятно всякому. Но была ли эта женщина дамой?! Она предала нас, связавшись с амореями. Сверх того, только что она подло убила троих наших. Уже за это последнее стоило забыть, что она дама!

Мой друг Аскольд сообразил скорее, чем я. Он издал гневный рык и бросился на Кримхильду. Она спокойно ждала, когда он приблизится. Подлетев к ней, рыцарь, видать, стушевался... непросто нашему брату поднять меч на женщину, особливо на такую красавицу, как сестра моего господина! Знай она свое место, не было бы ей цены. Увы, коварные амореи завладели душой Кримхильды...

Я увидел, как мой друг Аскольд сваливается с коня. А злодейка была совершенно невредимой! Он не упал еще, а Кримхильда пришпорила коня и понеслась на нас. И снова глупый стыд сковал наши сердца... она походя убила мечом молодого рыцаря Фемнира... и понеслась дальше!

Я вдруг понял, что не смогу ее убить. Как только убью одну женщину, сразу перестану быть рыцарем. Это нельзя: родился рыцарем -- им и умри. Но как иначе остановить жестокую валькирию?!

Она неслась наперерез бегущим амореям. И вот она настигла их. Не слышал, какие слова она кричала им, зато я видел, как эти трусливые амореи повернули назад, воевать заново. А Кримхильда, обгоняя их, ринулась в гущу битвы -- туда, где сражался ее брат, герцог.

Что творилось, не могу передать. Она ли это была, Кримхильда, или в самом деле свирепая валькирия в нее вселилась, как в герцога -Донар-Воитель?! Она орудовала мечом не хуже опытного рыцаря -- где только научилась?! Не у амореев же, в самом деле!.. Она рубила наших воинов, а они только успевали от нее отлетать. Так она прочищала себе дорогу к брату. И чем ближе она к нему становилась, тем больше ненависти и злобы объявлялось на ее лице. То было зрелище не для робкого десятка!