Ольга Елисеева - Нежная королева

-- Помогите! На помощь! Режут! - орал он что есть сил, но только взметнувшиеся с высоких сосен галки услышали его вопль.

Прокурор поздновато понял, что Харвей не преследует его. Неожиданно для обоих вдалеке послышалось пение рожков, разрезавших морозный воздух, громкий лай и топот множества тяжело подкованных коней. Охота пронеслась над ними по взгорью. Следом за этим со снежной крутизны в лощину скатилась несколько серых крупных зверей, оторвавшихся от гона. Сначала Свищ подумал, что это собаки, но когда они приблизились, тяжело дыша и вздымая мокрые бока с облипшей шерстью, в их желотовато-зеленых глазах светился не домашний страх. Сразу превратившийся в ярость при виде пешего безоружного человека. Волки обежали вокруг него и стали приближаться. Единственным спасением казалась река.

Сальва быстро струилась по камням, и ледяной покров на ней был тонок. Лишь пушистые шапки снега предавали ему внушительный вид. Лед проломился сразу же, как только Свищ вступил на него. Негодяй забил руками, пытаясь выбраться на берег, но его мокрые ладони соскользнули с обледеневшего наста, и сильное течение поволокло Кларенса под лед.

Харвей молча наблюдал, как темная груда мехов и рытого бархата скрылась, увлекаемая водами Сальвы. Звери не решились преследовать добычу по опасной воде и, одарив второго человека долгим не добрым взглядом, повернули к лесу.

Почему они не напали? Почему ушли, даже не попытавшись совладать со всадником? Харвей не знал. Он не верил своим глазам. Все произошло слишком быстро и ненадежно, чтобы консорт мог осознать смерть Свища. Деми сидел, опустив кинжал, и вместо благодарности за то, что ему не пришлось поганить оружия об эту тварь, испытывал странное чувство неудовлетворенности. Даже досады. Нехотя он повернул лошадь к выходу их лощины и поехал догонять охоту.

Еще один всадник, издалека следивший за происходящим, тронул поводья жеребца и приблизился к реке. Симон д' Орсини шагом пустил коня мимо берега, ожидая в следующей большой полынье увидеть тело беотийского посла. Он тоже не верил в столь простую смерть Кларенса и ехал, мрачно покусывая нижнюю губу. "Надо было убить его тогда", -- повторял про себя рыцарь.

Как и предполагал д' Орсини, лучше, чем Харвей, знавший особенности местных рек, быстрое течение Сальвы вынесло тело прокурора к следующей вымоине, зацепив за прибрежные камни. К досаде Симона, посол был еще жив и даже предпринимал отчаянные попытки вскарабкаться на обледеневшие валуны.

"Как хороший человек, так Бог его в этом мире не держит! - возмутился рыцарь, продувая кремневый пистолет. - А как всякое дерьмо..."

Полузахлебнувшийся прокурор увидел мужскую фигуру на берегу. Стекавшие по его лицу струи холодной воды не позволяли Свищу как следует рассмотреть спешившегося всадника. Единственное, что он понял - это не консорт - и возблагодарил Бога за чудесное спасение.

-- Помогите! - прохрипел Кларенс, уже до половины заползший на камень.

Казалось, человек его услышал и ловко перескочил с земли на валуны. Только теперь Свищ узнал командира королевской охраны, и преисполнился еще большей надеждой. Благородный граф д' Орсини не позволит ему утонуть! Но мгновенная радость в сердце палача сменилась ужасом, когда он осознал, что в руках Симон держит пистолет.

-- Помогите! - снова закричал Кларенс.

Рыцарь не стал стрелять. Сильнейшее чувство отвращения, сродни тому, что испытывал Харвей, охватило его. Он спрятал оружие за пояс и выставил вперед ногу.

-- Бог поможет. - весомо сообщил Симон, изо всех сил пнув посла сапогом.

Тот резко откинулся назад и снова погрузился в воду, которая опять подхватила и поволокла его под лед.

"Зря я не выстрелил, -- обругал себя д' Орсини. - Чистоплюй. Верней бы было". Он даже представил, как гулко разнесся бы в морозном воздухе хлопок его пистолета. Но дважды один и тот же шанс судьба не предоставляет.

Вернувшись в столицу, Симон отдал приказание оповестить крестьян прибрежных деревень под страхом смерти в течение ближайшей недели не вылавливать утопленников из Сальвы. Эта мера должна была гарантировать от возможного воскресения беотийского посла. Но на сердце у д' Орсини все равно оставалось неспокойно.

Глава 5

Поместье лорда Босуорта Ласточкин Утес меньше всего походило на своего хозяина. Это был изящный белый замок, возвышавшийся на скале над морем. Выстроенный в фаррадском стиле, который Дерлок так не любил, он не был защищен ни рвами, ни стеной с бойницами. Зато обладал целым лабиринтом мозаичных двориков с фонтанами, хороводами колоннад, прихотливой резьбой по камню и восточными удобствами, способными разнежить самый закаленный в невзгодах дух.

Дворец подарила горцу Хельви, и все здесь несло на себе отпечаток ее частых пребываний. Дерлок мирился с тысячью ненужных ему вещей, потому что рад был мириться с любыми причудами королевы. Они только развлекали его. Но теперь...

Каждый шаг, каждый вздох под сводами Ласточкиного Утеса откликался смехом и беготней былых приездов, шелестом ее платья, стуком каблучков, веселой речью, торопливыми поцелуями. Вот в этом бассейне с морской водой они вместе купались, отослав слуг подальше, и Дерлок нежил на широких ладонях невесомое в воде тело королевы. Вот изгородь из розовых кустов, за которой пряталась Хельви, когда хотела сделать ему сюрприз. Вот белый слепой ослик, которого они вместе подобрали в горах во время прогулки. Хозяин бросил его. Теперь он вращает ворот колодца возле кухни.

Эти воспоминания причиняли Дерлоку необыкновенную боль. Он бывал в своем поместье и осенью, и зимой, но теперь казалось, что здесь все всегда стояло лето. В голову лезли только залитые солнцем дни, цветущие клумбы и теплое виноградно-синее море. Сейчас шел январь и, хотя снега на Ласточкином Утесе не было, холодный пронизывающий ветер сдирал последние листья в парке, шпалеры розовых кустов были сиротливо обозначены лишь редкими сухими прутиками, и море под замком постоянно штормило.

Дерлок чувствовал, что больше не может оставаться в доме, где все от песчаной дорожки до чашки на столе напоминало ему о Хельви. Как случилось, что он позволил ей себя поработить? И должен ли вообще мужчина настолько подчиняться женщине? Даже королеве. А он подчинился. С радостью. Чувствовал удовольствие от того, что им, сильным и грозным воином, вертят маленькие безжалостные ручки. Таял и растворялся в ней. Когда же окончательно отдался на милость ее теплого, как вода на мелководье, чувства, она указала ему на дверь.

Напрасно, мечась по комнатам почти пустого зимнего поместья, Босуорт ждал от Хельви письма. Тешился безумной надеждой, что королева вот-вот позовет его. Женщина молчала, и с каждым днем ее молчание становилось все бесповоротнее. Если б Дерлок знал, что в это время в столице Хельви, мучимая жалостью и угрызениями совести, не находит себе места, едва сдерживаясь, чтоб не послать за ним, он немедленно поскакал бы в Гранар. Но, к счастью для них обоих, горец не мог видеть на расстоянии.