Майкл Маршалл - Запретный район

Одна из БуфПуффов сняла свой халат и швырнула его мне, но он до меня не долетел. Он просто перестал существовать, растворился где-то в воздухе, в середине пути ко мне, и все снова рассмеялись. Посмотрев на ее тело, я заметил, что у нее на животе ножом вырезан некий символ. Кровь из порезов еще сочилась, закрывая рисунок, но я успел рассмотреть, что это та же эмблема, что и на пепельнице.

Чувство вины.

Из толпы раздались разрозненные выкрики, кто-то танцевал и что-то распевал.

– Мисс, а я вижу, какой у Старка петушок!

БуфПуфф сделала шаг вперед и встала в паре ярдов от меня, плача и стеная, ее лицо, искаженное мукой, стало уродливым, и я ощутил, как все годы, проведенные с нею, падают и рушатся вокруг меня и лежат голые на полу маленькой арендованной комнатки. Серая борзая на украшенном драгоценными камнями поводке выбралась из толпы и присела рядом с нею, слизывая с пола капельки ее крови.

– Ты проспал экзамены, Старк. Они же в девять начались, разве ты не знал? Разве тебе не сказали? А ты их проспал!

Тут раздалось чуть слышное легкое постукивание, и несколько маленьких белых штучек запрыгали возле головы борзой: это зубы короля вылетели у него изо рта, пока он весь колыхался и трясся, заходясь от смеха, такого смеха, от которого его глотка и легкие разрывались в клочья.

– А ты понравилась Старку, мисс!

БуфПуфф внезапно перестала стенать и замолкла, как мертвая. И уставилась на меня с жутко, ненормально идиотским выражением на лице. Одной рукой она чесала себе ногу, и ее длинные ногти впивались в плоть, врезаясь все глубже и глубже – она чесала и царапала одно и то же место. А другая ее рука протянулась к порезам на животе. Она прихватила край пореза двумя ногтями и потянула, медленно отдирая от плоти полоску сочащейся кровью кожи. Полоска была довольно толстая, заключавшая в себе все слои кожи, и женщина протянула ее собаке, которая быстро закусила ее зубами. А БуфПуфф снова начала отдирать кожу, обнажая пятнистый слой блестящей субстанции, похожей на сало и прилегающей к поперечно-полосатой мышце. Смех короля теперь стал неотличим от визга, и чем больше я пытался прикрыться, тем более голым я себя чувствовал. И тут БуфПуфф снова заорала на меня:

– Ты, дерьмо! Ты, гаденький факаный маленький дерьмец! – Я в ужасе отступил на шаг назад, и мне в подошву вонзился один из королевских зубов. – Ты, маленький извращенец! Как ты посмел представить меня себе голой?! У меня есть огромное желание заставить тебя пройтись голым перед всеми другими учителями, перед всей школой! Перед всеми девочками! Как насчет такого наказания, маленький дерьмец?!

Из толпы выступил Обырк, на нем был твидовый пиджак. Он оторвал полоску кожи с живота БуфПуфф и уронил ее ей в рот. Это был бойфренд мисс Тэйлор, в руке он небрежно крутил ключи от открытого спортивного «МГ». Он бросил на меня совершенно равнодушный взгляд – так мужчина с машиной может смотреть на ошалевшего от любви малолетку-семилетку. БуфПуфф с жадностью принялась жевать эту полоску, а затем притянула голову Обырка к себе, вытянув навстречу ему язык, перемазанный кровью. Потом они оба повернулись ко мне, нагнулись надо мной и закричали: «У него есть машина!», и снова и снова кричали это прямо мне в лицо, и тут я почувствовал, как мой рот заполняется слюной и меня начинает терзать жуткий голод, еще до того, как я понял, что это за ощущение. Из разреза у нее на животе вдруг вылезла маленькая ручонка, вылезла и стала манить меня к себе.

А король все еще смеялся, все его тело ходило ходуном, и тряслось, и крутилось с нечеловеческой быстротой, мотающиеся руки и ноги слились в размазанное пятно, словно крылышки насекомого. Другая рука БуфПуфф по-прежнему терзала ногу, пальцы уже были все в крови, с них свисали клочья мяса, а ногти теперь звучно скребли по обнажившейся кости.

А когда она сунула руку в образовавшуюся дыру и вытащила оттуда головку бедренной кости, с мокрым хлюпающим звуком извлеченную из тазобедренного сустава, я потерял сознание.

И немедленно снова пришел в себя и обнаружил, что стою на траве. Меня всего трясло, да так здорово, что я слышал стук костей у себя в запястьях, но по крайней мере я был одет. Я сунул руку в карман пиджака в поисках сигарет, даже не посмотрев, куда я попал. Пока не закурю, и знать этого не желаю.

А стоял я на маленьком островке футов десяти в поперечнике. Островок был плоский, он густо порос травой глубокого зеленого оттенка. Ярдах в десяти от него находился другой островок, чуть меньше размером. Позади меня тоже виднелись островки, и сбоку тоже. Я подошел к краю островка и поглядел вдаль. Воды между островками не было. По сути дела, между ними вообще ничего не было. Островки оказались всего лишь верхушками иззубренных каменных колонн, огромных естественных столпов, которые уходили на тысячи футов вниз, в туман. Небо над головой было мутным, напоминающим матовое стекло – небо, обещающее снегопад.

Я стоял и некоторое время озирался вокруг диким взглядом. Идти было некуда. Острова тянулись вдаль, насколько можно было разглядеть, во всех направлениях, разные по размеру, на разных расстояниях друг от друга, но я не мог добраться даже до ближайшего. Я знал, что бывал здесь прежде, бывал здесь в своих самых ранних сновидениях, но так и не мог придумать, какого черта мне теперь делать. Я чувствовал себя как тот легендарный гонщик, которого искусом выманили обратно из добровольной отставки. И вот теперь он с независимым видом забирается в машину и тут понимает, что не может даже вспомнить, как завести мотор.

Некоторое время я безостановочно бродил взад-вперед по этому островку, размахивая руками, чтобы стало потеплее. Вокруг лица колыхалось облачко сконденсировавшейся влаги от выдоха. Я никак не мог вспомнить. Я не мог вспомнить мелодию.

Самое скверное заключалось в том, что замок был всего лишь сеансом разогрева. Никакое это было не удовольствие и не развлечение, вообще никакая не радость, но, по стандартам Рейфа, это был «мокрый сон», сон с поллюциями. Прошло целых восемь лет с тех пор, как мне пришлось посмотреть самому себе в лицо, восемь лет, в течение которых я не раз сподобился протащить случайного бедолагу через Джимленд в целости и сохранности, будучи абсолютно уверен, что сам я пребываю в относительной безопасности, а риск может исходить только от монстров, преследующих других людей.

Безопасности больше не было, даже относительной. Совершенно не было. Человека, которым я был столь долгое время, более не существовало. Его подрезали, подсекли, выбросили в прошлое и сорвали с него все покровы. Я снова стал самим собой, и мне было страшно. Я потерял сноровку, забыл, как это – быть самим собой, и сейчас, в диком раздражении бродя по этому островку, дожидаясь чего-то дьявольского, что вот-вот должно воспоследовать, я настырно копался у себя в памяти. Мне пришлось забраться очень далеко в прошлое, очень далеко, вспомнить того человека, каким я был когда-то. И что в итоге? Утраченный Рай или Рай Обретенный? Догадайтесь сами.