Каору Такамура - Она (Новая японская проза)

Воскресших покойников и гостей, прибывающих на поминки, связывают не только кровные узы. Среди последних — явившиеся в полном составе арендаторы. По традиции они посещают все поминальные службы, следят за неукоснительным соблюдением ритуала, позволяя себя в случае ошибок поправлять хозяев. Попадаются уроженцы иных провинций.

Есть чужаки и среди оживших покойников. Обычно это те, кого после смерти признали знаменитостями; они, воскреснув, являют свой образ на поминках. Здесь и дальние родственники: влиятельные провинциалы, свойственники, те, кто был прославлен при жизни, — все они находят время и возможность воскреснуть. Вообще же, как считается, являются только важные персоны, о деяниях которых сохранилась какая-то память.

Боковые женские линии рода обычно представлены на поминальных службах в главной усадьбе теми, кто хотя бы несколько раз присутствовал на подобных церемониях при жизни; они, дабы поддержать давнишнее знакомство, являются в своем прежнем прижизненном облике. Доказав свою верность долгу, они получили право на допуск в родовую усадьбу.

Бабушка при жизни производила сильное впечатление. Вот уж в ком чувство долга было развито до невероятия. С нею связано мое представление о смерти. Воспитывала она меня в атмосфере полного обожания; до сих пор храню я воспоминания о ее одеждах из драгоценных тканей; когда она склонялась надо мной, я испытывала высокое наслаждение от соприкосновения со струящимся шелком. До этого мне случалось сталкиваться со смертью — не однажды умирал кто-то из родни, но подобные события не задевали меня сколько-нибудь глубоко; зато смерть бабушки оказалась действительно суровым испытанием. С той поры я видела один и тот же сон: бабушка жива, звучит ее голос, меняется выражение лица, а все остальное — люди, вещи, события — мертвым-мертво. Так повторялось каждую ночь — мне являлась бабушка такой, какой была при жизни. Но стоило проснуться, она снова оказывалась мертвой. Сон доставлял мне радость, и несколько лет я словно ощущала под рукой границу между жизнью и смертью.

Но потом, уже покинув родителей, я засомневалась: так ли уж она любила меня? Не отвергала ли, как отвергли родители? Так что на поминках очень хотелось ее увидеть и обо всем расспросить, тем более что в двухсотлетие осечки, похоже, быть не должно. Именно это соображение и склонило меня окончательно к мысли посетить поминальную церемонию.

Приготовления к юбилейной поминальной службе были невероятно трудны. Требовалось совсем не то, что для обычных поминок. Например, совершенно не годились черные траурные одежды. Поскольку в провинциальной лавке Нагасакия красные траурные платья частным лицам не продавались, пришлось от имени главной родовой усадьбы брать их напрокат в церемониальном центре города Нара и доставлять на дом с нарочным.

Мне впервые довелось увидеть траурные одеяния столь необычного цвета. Что-то в этом было странное, даром что речь шла о двухсотлетии. Даже служитель центра из Нара с каким-то сомнением протянул: «A-а, красные платья…». Впрочем, это не помешало ему вникать во всякие мелочи, тем более что нужны были подходящие красные сумочки и обувь. Чулки и носовые платки соответствующего цвета пришлось купить. Приобрели и особые пакеты для жертвенных денег. Даже ленты для упаковки поминальных даров полагались не обычные, белые с красным, а красно-золотые, украшенные золотыми птицами.

Утром алой тушью я надписала пакеты с жертвенными деньгами, указала сумму и имя покойного. Банковского вклада мне не хватило, пришлось воспользоваться карточкой. Обычно банкомат выдавал новенькие банкноты, но в этот раз из него почему-то стали выплывать ветхие измятые купюры эпохи Мэйдзи, и эти «деньги мертвых» пришлось потом разглаживать утюгом.

Вопреки всему меня не оставляло ощущение, что я и в самом деле собираюсь на поминальное двухсотлетие. Что-то во всем этом и вправду было необычное. Начать хотя бы с отъезда. Сама станция Канидэси казалась чем-то эфемерным — и во времени, и в пространстве. Пользовались ею насельники главной усадьбы только в дни двухсотлетних юбилеев. Все прочие, ни о чем таком и не подозревавшие, спокойно покупали билеты и отправлялись с этой станции в школу, к примеру. А наша родня ездила или до предыдущей — Канидэсита, или до следующей — Канидэнай. Из поколения в поколение делалось все, чтобы миновать как несуществующий этот железнодорожный пункт — Канидэси.

Мне даже стало казаться, что если кто-нибудь из жителей главной усадьбы нарушит вековой запрет и приедет домой обычным способом, то воскрешение покойников на двухсотлетних поминках сразу прекратится. Вообще по пути на поминальную службу могут случиться и случаются всяческие казусы со временем. В этот раз о причудах времени даже специально наводили справки в храме Даннадзи, существующем с эпохи Камакура: о временной последовательности событий, о возможности течения времени вспять, — поэтому в приглашениях содержались соответствующие разъяснения каждому гостю. Учитывали все: искривление времени, его сжатие, затвердение (ну, когда оно становится вроде бородавки), закругление, вспухание (когда его внезапно становится очень много), — после чего указали всем точный час отбытия. У меня дорога от токийской станции Макано до гор должна была занять двенадцать часов — сегодня выехала и сегодня же на месте, — но изначально было известно, что в пути не избежать разных странностей.

Еще до всяких разъяснений, меня больше всего волновало время. Объяснят ли, как поступать, когда оно начнет искривляться; смотреть ли, почувствовав, что опаздываешь, в карту; стремиться ли вникнуть в направление и меру его искривления, следя за последовательностью станций на железной дороге? Судя по присланному плану, чудеса поджидали меня еще за семь остановок до Канидэси в окрестностях Канидэннэн. Внезапно время должно было растянуться, потом повернуться вспять, вовсе исчезнуть, опять возникнуть, скрученное так, что не поймешь, где его исток; затем вдруг вспухнуть, но, как бы то ни было я, выехав утром, успевала на поминальную службу, назначенную на час дня; таковы были причуды времени.

К тому же из окна вагона мне предстояло дважды наблюдать закат солнца. В приглашении содержался совет захватить с собой теплое кимоно. Хотя было начало лета, но в горах после захода солнца становилось холодно. Вообще-то об обитателях главной родовой усадьбы говорили как о самовлюбленных невежах, однако нынче они вникали буквально в каждую мелочь.

Кстати, ход времени зависит от конкретного человека: мой старший брат, едущий с Сикоку, должен был отправиться в путь за три недели, ибо его поджидал особенно замысловатый временной изгиб.