Юрий Никитин - Я живу в этом теле

– И никуда не надо ехать, – сказал громко.

Голос звучал победно, но могучий инстинкт стыдил, позорил, корил за гадкий поступок, обзывал разными словами и обещал суровые кары, а также аддикцию к мерзким деяниям, после которых уже не смогу нормально совокупляться с женщинами… вообще совокупляться, а потому… о ужас!… мне уже не продлить себя в вечности.

– Черта с два, – сказал я еще громче. – Я знаю, кто ты. Знаю, кто говорит со мной. Но мой мозг уже не служит тебе. Уже не служит только тебе!..

Ага, не служит, мелькнула смятенная мысль. А разве это не приказ того же инстинкта подавить глубинный рефлекс размножения не менее древним: понять мир лучше, чтобы пользоваться самками не только в пределах видимости, но и за горизонтом?

И еще одна мысль вертелась, что-то важное о муравьях, но никак не удавалось ухватить ее за кончик хвоста. Это не голые бабы, что тут же встают в воображении во всех красках, плоти, запахе, ощущениях…

ГЛАВА 26

В прихожей резко прозвонил звонок. Трижды, так всегда звонил Вавилов.

Я быстро посмотрел в зеркало, взъерошен, но Вавилов замечает только себя, крикнул: «Иду!», набросил на плечи рубашку и пошел открывать дверь.

Вавилов ввалился жаркий, потный, но без вечного спутника – раздутого портфеля. Протянул толстую потную ладонь, я без энтузиазма хлопнул по ней своей, свершив один из подвидов ритуала ощупывания ладони.

– Ты как? – спросил Вавилов с ходу.

– Нормально, – ответил я. – Здравствуй, кстати.

– Здравствуй, – ответил он. – Я тебе дискетку принес.

– Мог бы по Интернету сбросить, – буркнул я. – Мой емэйл знаешь. Ладно, проходи, черт с тобой.

Разуваться он не стал, знает мои привычки, прошел в комнату, огляделся по сторонам. Даже посмотрел на потолок, словно ожидал увидеть свисающую оттуда веревку с петлей.

– Я и хотел сбросить по сети.

– А что помешало?

– Шеф. Да и вообще…

Я посмотрел ему прямо в лицо:

– Что вообще?

Он придвинул ногой стул, сел. Красное мясистое лицо от зноя едва не текло, как горячий воск. На лбу выступили мелкие капельки пота.

– Беспокоятся за тебя, – ответил он небрежно. – Говорят, больно надрываешься на работе. За последний месяц сделал столько, сколько раньше за полгода. То ли солнечная радиация так действует… этим летом особенно мощная вспышка на Солнце… то ли съел что-нибудь. Сегодня тебя ждали с утра, ты не явился, телефон все время дает короткие гудки.

Я кивнул на комп:

– Забыл выйти из Интернета.

Он осуждающе покачал головой:

– Если ты такой уж нетенавт, то поставь второй номер. Или заведи выделенку. А то не дозвониться… Это и есть твои знаменитые муравьи?

Взгляд его упал на подоконник. Муравьи ровной цепочкой бежали к цветочному горшку, где я поселил самку кампонотуса. Солнечные лучи падали на белую поверхность, красные спинки и туловища муравьев блестели, как крупинки драгоценных камушков.

– Чем же знаменитые?

– Ну, нормальный человек заводит кошку или собаку. Иногда – попугайчиков или хомячков…

Я смолчал, какой из меня нормальный, но вслух об этом нельзя, на этой планете ненормальность понимают только в одном значении.

– Мне они просто нравятся, – ответил я наконец, так как Вавилов заинтересованно ждал ответа. – Считай это таким же чудачеством, как если держать дома жаб, змей, сверчков, ящериц…

– Так то жаб, – возразил Вавилов. – Их видно. А твои зарылись и сидят себе в темноте!

– Да?

Он скептически наблюдал, как я снял с подоконника литровую банку с землей и осторожно поднес к настольной лампе. Там вся земля, прилегающая к стеклу, изрезана извилистыми ходами, редко-редко промелькнет какой трудяга, бегущий по делам. Но сейчас уже через несколько мгновений муравьи уловили разницу в температуре, на освещенной стороне появилась целая группка. Они оживленно шевелили усиками, деловито чистились, переговаривались антенным кодом.

– Во даешь! – восхитился Вавилов. – Они тебя слушаются!

– А хочешь, – предложил я, – заставлю их показать тебе своих куколок?

– Ну да, – не поверил Вавилов, – они ж их прячут!

Я придвинул банку к лампе еще ближе. Через несколько мгновений один из муравьев выскочил на поверхность, деловито обнюхал воздух, тут же шмыгнул обратно. Минуту спустя у самого дна банки в одном из ходов показался муравьишка, которого почти не было видно под огромным коконом.

– Во дает! – сказал Вавилов напряженно. – Будто ребенка вынес в одеяле! Это куколка?

– Личинка. Куколок не тревожат. Смотри-смотри!

Но Вавилов и сам не отрывался от стекла. За первым муравьем побежал второй, третий… Спеша и спотыкаясь, они карабкались вверх по длинному извилистому коридору, вслед за ними показались еще белые-белые личинки, еще… Муравьи заносили их в горизонтальный туннель прямо под поверхностью: явно там почва прогревалась хорошо.

– Если лампу выключить, – объяснил я, – попрут обратно. Вряд ли в глубине теплее, зато безопаснее.

Вавилов сказал задумчиво:

– Интересные зверюки… И целый мир! Как, говоришь, ты их ловил в эти банки?

– Да это просто. А что, тоже хочешь завести?

Он посмотрел на муравьев с завистью, вздохнул, мясистое лицо обвисло еще больше:

– Теперь хотел бы… Но не смогу. Сам понимаешь, я не ты. Мне условия не позволяют.

– Жена?

– Жена, теща… Неприятности дома, все чаще о разводе подумываю.

Я присвистнул. Он грустно усмехнулся:

– Твои муравьи, как и вообще любое хобби, для благополучных семей. Кто станет заниматься бегом трусцой, когда твой дом в огне? А у меня горит.

Я попробовал пошутить:

– Ого! Синим пламенем?

– Не синим, – ответил он грустно, не принимая шутки, – но горит.

Я раскрыл рот, но вздохнул и стал бросать мурашам волоконца рыбы. О черной ледяной тоске, что поселилась во мне, никто не знает, а со стороны я в самом деле сыт, пьян и нос в табаке. Возможно, он прав, сам не подозревая, и в другом: только человек, у которого не горит дом, сможет поднять взор к небу, всмотреться, ужаснуться звездной бездне.

– Ну ладно, – сказал он. – Я пошел.

– А дискету? – спросил я.

– Какую дискету?

– Ну, ты же занес…

Он отмахнулся:

– А, это… Забыл. По сети скину. Загляни сегодня в почтовый ящик.

– Загляну, – пообещал я. – Со мной все в порядке. Правда. Может быть, даже чересчур.

После его ухода я пытался вспомнить, какая мысль дразнилась, показывала кончик хвоста, как Маринка язык. Что-то о муравьях, общности с человеком… или не человеком? Может быть, общности с чем-то еще, чем-то живым, в отличие от мертвой материи…

В грудь кольнуло острым, а перед глазами возникла пугающая чернота с холодным блеском. Мертвая материя тоже усложняется. Сперва был Праатом, после взрыва разлетелся, постепенно усложняя обломки, сцепляя один с другим, образовывая сложные соединения, пока не появились такие сгущения, из которых затем галактики, звезды, планеты, а дальше на планетах, по крайней мере – на одной, возникло еще более навороченное, за неимением другого слова именуемое жизнью. Амебы, рыбы, динозавры, человеки, мы все из той же мертвой материи, что и вся остальная Вселенная. Из той же, из чего звезды, галактики, пространство.