Денис Бурмистров - Равновесие Парето

Мне пришлось подчиниться, постанывая от боли во всем теле. Злой, ненавидящий геолога лютой ненавистью, я вновь впрягся в нашу тройку, поддерживая так и не пришедшего в себя диспетчера. Но уже через двести метров, когда мы преодолели склон и завернули за высокий валун, мои убитые ноги дали о себе знать. Я заорал от сильнейшей рези в ступнях, мокро опуская ноги в промокших от крови носках на острые камни. Хотел было сесть на землю, но геолог не дал этого сделать, зашептал:

— Родной ты мой, потерпи, ну чуток еще. Мы уже на вершине, уже дошли. Сейчас перевалим, и лагерь увидишь. Ну давай же, братишка, еще чуток.

Я закусил губу, выпрямился. Несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул, вновь побрел вперед. Постарался не замечать боли в ногах, в которые словно ножи втыкали при каждом шаге. Потому что поверил Олегу. Потому что лагерь близко.

Мы обогнули-таки валун. Словно трое закадычных друзей-алкашей, качаясь и поддерживая друг друга, вышли на пригорок. Смутно сообразил, что пригорок — это самая верхняя точка обозримого пространства. И тут же зажмурился до слез, когда нас накрыли солнечные лучи восходящего солнца.

Чернота прошедшей ночи превратились в далекие тени осеннего неба, до которого, казалось, можно дотянуться рукой. Тучи проплывали прямо над нашими головами серыми цеппелинами, медленно и внушительно. А там, где поднималось из-за края гор солнце, раскинув в стороны багровые рукава, лучи нещадно прогоняли тьму, рассекая небо длинными и широкими струями света.

Мы стояли на самом верху краю страшного котла, из которого чудом спаслись, а мир просыпался как ни в чем небывало.

— Вон, смотри, — Карчевский кивнул вниз.

Там, в конце узкой тропинки, укрытые с одной стороны высокой скалы, я увидел большие оранжевые палатки-шатры, поставленные в ряд по четыре. Над ними возвышалась ажурный конус антенны с дисками спутниковых тарелок.

Несмотря на то, что уже стало светло, вокруг лагеря горели мощные прожектора, прикрепленные к многочисленным столбам по периметру лагеря.

Людей видно не было.

21

Лагерь был пуст. Нас никто не встретил возле импровизированного КПП, сложенного из увесистых булыжников и навесом из брезента. Никто не вышел нам навстречу, когда мы, щурясь от яркого света горящих прожекторов, миновали невысокую калитку в периметре. Никто не стал возражать, когда мы побрели по центральной улице между палатками. Не были видно ни людей, ни их тел, ни видимых причин их исчезновения.

Вдоль периметра, с дистанцией в полтора метра, в землю были вкопаны металлические емкости с черной, маслянистой жидкостью внутри. Земля вокруг них была черна от копоти. Прямо на входе, а так же еще в нескольких местах, валялись узкие спаренные баллоны с длинными трубками на гофрированных шлангах. Я узнал в этих устройствах огнеметы, видел такие в кино.

Создавалось впечатление, что обитатели лагеря попросту ушли, все разом, побросав вещи. Впрочем, я догадывался что случилось. И почему военные пропали без следа.

Мы медленно шли мимо оранжевых шатров, углубляясь в лагерь. Здесь нам все же встретились следы борьбы. Местами палатки были вскрыты чем-то острым, видимо люди резали их ножами, чтобы побыстрее выскочить на улицу. Борт одного из шатров был съежен, придерживающие его колья повалены в стороны.

— Надо добраться до передатчика, — прохрипел геолог.

Мы миновали палатку с надписью «Штаб». Полог ее был откинут, изнутри лился холодный электрический свет. Я успел заметить лишь ряды стульев, белый экран и стол с бумагами.

Свернули на перекрестке, ориентируясь по видимой верхушке антенны. Нашему взору открылся белоснежный купол с вытянутым входом — шлюзом. Купол был без окон, абсолютно гладкий, лишь сбоку торчал раструб вентиляции. Тут же надсадно гудели несколько дизельных генераторов, мягко взбивая воздух лопастями охлаждения.

— Нам туда, — Карчевский ткнул пальцем в высокую армейскую палатку, стоявшую рядом с куполом, прямо в тени возвышающейся над нами скалы. Из палатки тянулись провода к антенне. Видимо, это и был центр связи.

Мы преодолели последние метры. Каждый последующий шаг давался мне все тяжелее и тяжелее, силы покидали меня. В саму палатку связи я практически ввалился, рискуя сбить центральную опору. Застонал, повалился на пол, с трудом перевернулся на спину. В глазах потемнело.

Я был опустошен, выжат как лимон, но даже острая резь в ступнях и раскалывающаяся голова не могли притупить получаемое блаженство от лежания на покрытой брезентом земле. И никакая сила не могла поднять меня вновь.

Олег понимающе посмотрел на меня, сам дотащил Степанова до низкой койки. Осторожно положил, как спящего младенца, и, шатаясь, побрел к стоящей в углу аппаратуре связи. Упал в крутящийся стул, грохнул локтями по столу и что-то забубнил в микрофон, вертя негнущимися пальцами рычаги настроек.

Я не слышал его слов. В моих ушах стоял звон, смешиваемый с каким-то шелестом. Я не сразу понял, что это я слышу собственное дыхание. Я видел перед глазами зеленый потолок с прямым, как стрела, швом, а также упирающуюся в этот потолок дюралевую стойку.

Я просто закрыл глаза и провалился в очередной короткий сон без сновидений.

— Игорь, просыпайся!

Я уже начинал ненавидеть свое имя, потому что именно с этим именем обращались ко мне, вырывая из спасительного забытья.

— Игорь!

Тяжелая и горячая ладонь геолога легла мне на плечо и затрясла. Пришлось разлепить глаза, затуманенным взором окидывая окружающий мир.

В глаза словно насыпали песка, они казались высушенными.

Я опустил веки вновь.

— Игорь!

На сей раз трясли сильнее и настойчивее.

— Чего тебе? — спросил я, пытаясь нырнуть в темноту забвенья.

— Пойдем со мной.

— Никуда я не пойду. Оставь меня.

— Пойдем. Я должен тебе кое-что показать.

— Не хочу. Уйди. Я устал.

— Я вызвал Большак. Скоро прилетит помощь.

— Хорошо.

— Игорь! Вставай!

Я чуть приоткрыл глаза, сквозь ресницы посмотрел на Карчевского.

— Дай еще немного полежать. Я очень устал.

— Отдохнем на том свете. Пойдем, потом будет поздно. Я покажу тебе кое-что. Это касается твоего друга, Краснова.

Я лежал и слушал свое дыхание. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Встать или нет? Надо и хочу. Надо или хочу? Раньше бы не встал, теперь не могу не встать. Что ты сделал со мной, проклятый город?

Я сел и только потом открыл глаза. Меня качнуло, но геолог был рядом.

— Давай, вставай аккуратно.

Я поднялся. Во всем теле была свинцовая тяжесть, не мое это было тело, чужое. И ноги-колодки, еле переставляю. На носках засохла кровь, они все пропитались ею. Снимать будет больно.