Екатерина Русак - Вор черной масти

Я подчиняясь инстинкту самосохранения, тоже упал в сугроб. Автоматы палили яростно. Я достал револьвер и выстрелил трижды в то место, где должен был быть дверной проем. Автоматная стрельба на какое-то время стихла.

- Попал! - раздался радостный крик, который донес до меня ветер.

- Берите автомат! - послышались крики. Один из зэка бросился необдуманно прямо к оружию, но был встречен автоматной очередью.

Теперь охрана не стреляла. Они, наверное, снаряжали диски или экономили патроны. Я подумал, что лучший вариант, это подкрасться к двери сбоку и расстрелять автоматчиков в упор. Я ползком стал забирать налево и уже преодолел часть пути, когда автоматы заговорили снова. Опять послышались крики и ругань. Но ничего я не видел. Снег, который окружал меня и носился в воздухе, не давал видеть дальше трех метров.

И вдруг неожиданно страшный взрыв потряс землю, все озарилось красным цветом. Меня прокатило по снегу ударной волной и я, упав на спину, схватился за уши, совершенно оглохнув от шума. Место, где раньше стоял домик, стало эпицентром этого взрыва, а на землю падали обломки, щепки, мусор и какая-то крошка. Это мог быть только взрыв аммонала, который хранился у охраны.

Я с трудом встал и побрел к чадящим обломкам. Кругом были разбросаны целые трупы зэка и фрагменты их тел. Здесь же собрались оставшиеся в живых, которые с тоской наблюдали за последствием катастрофы.

Мне, да и всем остальным, стало ясно, что наша затея провалилась. Впереди нас ждала уже не борьба, а надвигающаяся гибель.

- Ищем еду! - крикнул кто-то. - Что-то должно сохраниться!

Не обращая внимания на раненых, которые стонали и звали на помощь, уцелевшие зэки устремились толпой на пепелище. Они рылись в обломках, отпихивая друг друга, боясь опоздать в поиске съестного. Но я не стал следовать примеру остальных, понимая, что после такого сильного взрыва ничего не сохранилось в целостности.

Я повернулся и кутаясь в ватник, побрел в барак. Все оказалось бесполезно. Жизни нашей осталось покурить[3].

Около барака стоял, приплясывая от холода, лепила.

- Михаил, - спросил он, увидев меня. - Что там произошло?

- Там уже больше ничего не сможет произойти, - ответил я, стуча зубами от холода и пережитого страха. И зашел внутрь. Лепила проскочил за мной следом:

- А взрыв? Что взорвалось?

- Охрана решила аммонал как гранаты использовать, - отозвался я. - Да не срослось у них что-то. Сами себя и подорвали. И с ними погибли наши пайки.

Услышав это, лепила тихо застонал и медленно сполз по стенке.

Постепенно в барак стали сползаться остальные уцелевшие. Их осталось не больше двадцати. Продрогшие, грязные, отчаявшиеся люди. В руках одного я заметил автомат - единственный трофей, который достался после отчаянной попытки взять продовольствие. Среди вернувшихся был инженер, бушлат которого был измазан кровью, Белка, Жобин.

Матвея, Котьки Ростова и Васи среди живых не было...

Всего нас осталось двадцать четыре человека. Мы были брошены на произвол судьбы в снегах жестокого севера. Все мы хотели есть. И все мы знали, что еды взять неоткуда. Ужас нашего положения был очевиден. Надо ли говорить, что испытывает приговоренный к голодной смерти?

А на колымских просторах бушевала метель и вьюжила пурга.

10 января 1950 года. 18 часов 10 минут по местному времени.

Индигирский лагерь Усть-Нера.

***

Часовой на вышке в лагере Усть-Нера ударил в рельс несколько раз, заметив бредущего к колючке, опоясывающей лагерь, странного, оборванного, закутанного в тряпки, человека.

Зимой, когда видимость между вышками нарушалась, часовые перекликались между собой ударами железной палки в рельс. Несколько ударов подряд - призыв начальника караула по тревоге.

Увидев бегущих к нему караульных, идущий человек упал лицом в снег и остался в неподвижности. Начальник караула, подскочив к нему, быстро перевернул человека на спину и всмотрелся в его лицо.

- Это же Антонов Фома! - воскликнул он. - Берите его и быстрее несите в караулку!

Вид у Фомы был страшен. Сильно исхудавший, в прожженным во многих местах полушубке, черный от копоти и грязи, с отмороженным лицом, он, едва придя в себя, начал бессвязно выкрикивать:

- Пакет принес! Майор Зорин! Еды нет! Там люди! Лагерь умер!

И рассмеялся страшно, зло, после чего, снова потерял сознание.

11 января 1950 года. 09 часов 42 минуты по местному времени.

Колымский лагерь.

***

За дровами теперь старались не выходить, экономили тепло тел и силы. На дрова стали рубить нары, находящиеся в бараке. Три четверти нар все равно пустовало.

Оставшиеся в живых зэка стругали кожаные ремни и обувь, перетирая кожу в мелкую крошку. Ее сыпали в горячую воду, и пили как баланду, надеясь таким способом заглушить нарастающий голод.

Некоторые из зэка, особенно сильно ослабевших от голода, перестали выходить из барака даже мочиться, они справляли нужду около входа.

Один сидя на корточках вдруг завыл по-собачьи, залаял и начал смеяться бессмысленным смехом.

- Стебанулся[4]! - заметил Белка.

- Вадим, - сказал я Белке. - Будем рвать когти. Здесь нам все равно кранты. Окочуримся с голодухи или замерзнем. А так, пока от голода совсем не дошли, хоть шанс будет выжить. В Усть-Неру рванем. Обратно в лагерь. Нам побег не страшен, и так четвертной обоим обломали. Пойдешь со мной?

Белка соображал, потом шепнул:

- Жратвы нет. Не дойдем. Путь дней десять-двенадцать займет.

- Дойдем! Еды полно! - и я глазами показал на зэка, которые копошились около печки. Нам на двоих кило десять мяса хватит на дорогу. Не протухнет на морозе. Спички есть. У меня отец с сыновьями[5], правда боба всего четыре. Но мы автомат еще прихватим с собой. Там с десяток выстрелов будет. Топор нужен. И котелок - снег на костре растопить.

- Согласен! - Белка понимающе посмотрел на лагерников. - С чего начнем?

- Одного сейчас съедим, сил наберемся, второго освежуем и в путь...

- Цыпленок жареный, цыпленок пареный, пошел по улице гулять, - тихо пропел Белка и достал заточку.

Я встал, взял в руку нож, в другую металлическую кружку и прошелся по разгромленному бараку. Огляделся по сторонам, думая кого пустить в расход. Остановился около нар, где лежал, укрывшись тряпьем Жобин.

- С тебя и начнем!

Жобин услышал, зашевелился, в тряпье обозначился смотрящий на меня глаз. Жобин заметив в моей руке нож, сбросил с головы тряпки и испугано спросил:

- Миша, ты, что это делаешь?

- Ты уже умер! - объявил я. - А я еще нет.

- Я еще живой! - попробовал протестовать Жобин. Белка встал у меня за спиной. Я бросился на Жобина, придавил его своим телом, прижал к нарам и, невзирая на его сопротивление, аккуратно перерезал горло, стараясь, что бы надрез был не во всю полосу шеи. Жобин забился, задергался, забулькал кровью, что-то хрипя и смотря на меня вытаращенными от ужаса глазами...