Александр Громов - Шанс для динозавра

Какая же это феноменально подлая штука – действительность! Из прекраснодушных мечтаний вырастают жестокие планы, и если человек чего-то стоит, то они претворяются в жизнь, а по ходу дела выясняется, что жестокость и коварство противников можно победить только еще большей жестокостью и уже не коварством, а просто подлостью… и все для блага людей, для пользы еще не рожденных бесчисленных поколений, чтобы они, значит, оставались людьми, а не погружались, как земляне, в сытое скотство псевдожизни, чтобы желудки и гениталии не торжествовали над мозгами! Или хотя бы над традициями – для тех, у кого нет мозгов.

Земля… Душой Морис всегда тосковал о ней, хотя разум протестовал против этой тоски. Что хорошего в сытом и счастливом закате человечества? Нет, и там были отщепенцы, озлобленные на весь мир и мечтающие переделать его бластерами и бомбами, люто ненавидящие благополучных двуногих скотов, живущих от одной дозы наслаждения до другой и неизвестно почему преисполненных невероятного самомнения… но ведь почти все эти отщепенцы злобствовали лишь из-за того, что сами они не были допущены к педали удовольствия… И безмозглая сытость мало-помалу побеждала безмозглую злобу, и мнилось: истинный Золотой век уже на пороге…

Ага, как же.

Ни на миг Морис не усомнился в своей правоте. План сработал… скорректированный план, принятый им и Отто, пророком и дьяволом, и поневоле скрываемый от князя Барини. Толька Баринов не принял бы его и все испортил бы. Десять к одному, что никто и никогда больше не услышит о князе Барини, если только где-нибудь на задворках Империи не начнут один за другим объявляться самозванцы. Нет успехов без потерь: один единомышленник погиб в черной дыре по воле физических законов, другой пропадет без вести по воле ближайших друзей… Так надо. Вот только на душе тяжело и гадко, и придется с этим жить.

– Ты так и будешь молчать? – спросил Отто.

– А что я могу сказать? – ответил пророк.

Помолчали еще. Хотелось прервать связь, но Морис предпочел бы, чтобы это сделал Отто. А Отто, наверное, хотел, чтобы связь прервал Гама.

– Я бы поискал его, – обронил наконец дьявол после мучительной паузы.

– Тольку?

– Да.

– У тебя что, дел мало? Могу добавить.

– А я в свободное время. Факультативно. Тем более что у меня есть кое-какие гипотезы на тему, куда он мог подеваться.

– Ну-ну, – только и сказал Морис. Ему стало ясно, что Отто все равно поступит по-своему. Пусть. Споры и ссоры отныне недопустимы. Но как все объяснить Тольке, если паче чаяния беглец все-таки отыщется в каком-нибудь глухом углу? Практически это почти невероятно, но теоретически все возможно. Отто надеется, что со временем Толька все поймет… Для дьявола Отто слишком оптимистичен.

Поберег бы Отто шею – кое-кто может свернуть ее сразу после сердечной встречи!

И все же лучше жить с камнем на душе. Для конструкторов нового мира гадкий вариант предпочтительнее варианта опасного.

– Поищи, – уступил дьяволу пророк.

На равнине, пронизанной всеми ветрами, снег лежал лишь кое-где – в ямах да под кустами, уже сбросившими листву. Черная вода, хлюпающая под ногами, обжигала даже сквозь обувь. При дырявых сапогах – неудивительно.

И все же было ощущение удачи. Барини обернулся и погрозил кулаком Холодному хребту.

– Съел меня? – крикнул он. – Ты – ничто! Понял?! Я сильнее! Я одолел тебя, а ты меня нет!

Эха не было – крик несся над унылой равниной, не находя препятствий. Ничто не шевельнулось в природе. Никому не было дела до кричащего во всю силу легких человека – пусть он хоть надорвется, не жалко. Пускай себе беснуется, вздымая кулаки, тараща глаза и тряся щеками, шелушащимися от обморожения.

– Я еще вернусь, Гухар! – кричал Барини, сменив адресата. – Ты дождись! Я еще посчитаюсь с тобой, с Сумгавой, со всеми вами! Ваш мир еще станет иным, это я вам говорю! Я вам покажу Новое время и модернизацию! Вы у меня и думать забудете о правах личности! Верность сюзерену до гроба! Огнестрельное оружие – запретить! После окончательной победы. Мануфактуры – разрушить! Переходы из сословия в сословие – затруднить максимально! Только по именному государеву эдикту. И без никаких! Вы у меня еще тысячу лет будете готовиться вступить в Новое время, и вы, возможно, будете готовы к нему, когда оно придет! Очень на это надеюсь. Вы научитесь самодисциплине, сучьи дети! Высшая доблесть – следование долгу! Высшая добродетель – послушание! Жесткая структура власти! Радетелей перемен – на кол! Вы у меня не будете очень уж счастливы, и ваши далекие потомки не будут чересчур счастливы, но они хотя бы будут жить как люди! И тогда никто не решится бурчать о конце истории, потому что это будет не конец, а только начало!..

Он махал руками и приплясывал, выбивая из болотистой почвы фонтанчики стылой воды. Утомившись, отдышался. Да, так и будет. Пока жив Толя Баринов, он не даст здешнему человечеству радостно свалиться в ту же яму, где уже давно сидит и смердит человечество Земли. Надо только вернуться из этих пустынных мест туда, где что-то происходит. Незаметно. Пройти сколько надо на восток, найти другой перевал и успеть оказаться на той стороне до наступления зимы. Там, где бывшего князя никто не найдет, да и никому не придет в голову искать. Построить землянку и перезимовать, кормясь охотой, а весной спуститься ниже и посмотреть, что можно предпринять. Гухар непременно наделает ошибок, а если даже не наделает, то жизнь простонародья после войны – совсем даже не сахар. Очень скоро оно вспомнит о добром Барини Справедливом и крепко затоскует по нему, простонародье-то… Набрать поначалу хотя бы малый отряд озверевших мужиков, а потом… Потом начать все заново, не забывая полученных уроков. Пятьдесят семь лет – еще не старость, а лишь ее преддверие. Мы еще повоюем!..

Внезапное головокружение заставило его сесть прямо в холодную грязь. Когда исчезла чернота перед глазами, он хрипло рассмеялся. Не хватало еще голодных обмороков. Самое время подстрелить какую-нибудь дичь и согреться у костра. Нечего и думать вновь штурмовать снежные перевалы натощак… А вот и дичь!

Серая птичка размером с куропатку шумно выпорхнула из-под ближайшего куста – сидела, сидела незаметным комком, слушала угрозы и посулы обмороженного бродяги, да прискучило ей. Черт с ней, глупой птахой, пусть летит. Где одна, там и другие найдутся. А может, встретится и крупное съедобное зверье.

«Не пропаду», – подумал Барини, натягивая тетиву арбалета.

Шесть дней он шел на восток, иногда целый день обходясь без крошки еды, но чаще сытый. Силы восстанавливались медленно; по-хорошему следовало бы сделать дневку, а то и две подряд, но не хотелось тратить зря погожие деньки. Осень есть осень, а Север есть Север – завьюжит надолго, и что тогда? Нет времени отдыхать, когда зима на носу.