Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
А я как раз получил письмо с Шикотана.
Писал мой приятель Вова Горбенко.
«Привет, старый! – писал он. – Скоро жду с материка жену. У нас, наверное, теперь дети будут. А как без молока, сам подумай! Купи у Серпа корову, все равно он ее пропьет».
Дальше шло перечисление вещей и книг, от которых Вова не отказался бы.
Коль, проснувшись в полночь, копыт услышишь стук,
не трогай занавески и не гляди вокруг…
У пирса стоял отходящий на Шикотан рыболовный сейнер. Ранним утром я перекупил у Серпа корову и тайно договорился с рыбаками о ее погрузке на палубу сейнера. Конечно, боялся гнева обманутых женщин, они ведь могли не выпустить с острова единственную корову, поэтому и действовал втайне, решил доставить корову сам.
Если будешь умницей, то получишь ты
куколку французскую редкой красоты.
Кружевная шляпка, бархатный наряд —
это джентльмены пай-девочке дарят.
Кто не любит спрашивать, тому и не солгут.
Детка, спи, покуда джентльмены не пройдут…
Я впрямь чувствовал себя контрабандистом.
Светила луна. Резали поверхность бухты дельфины.
Мигал маяк на обрубистом мысе, скрипели швартовы. На всякий случай боцман дал Капе по рогам, и подъемным краном ее живо вскинули над палубой сейнера. Из сетки торчали длинные, расставленные, как штатив, ноги. Негромко заработали машины, рявкнул тифон. «Все по закону, Капитолина, – утешил я корову. – На Шикотане тебе будет лучше».
2
Сейнер обошел мыс Хромова, ориентируясь на мощный, торчащий из мутных вод базальтовый трезубец, и мы с Капой увидели наконец впереди светящийся знак Хисерофу. Вова, оставив на подоконнике подзорную трубу, уже мчался к пирсу. Ошеломленная Капа в очередной раз проплыла в сетке над палубой, над морем, потом над землей и мягко опустилась на пирс. Набрасывая на крепкие рога коровы веревку, Вова удовлетворенно показал мне новенький подойник. В душе он был романтиком. Он считал, что Капитолине новенький подойник придется по душе. С рвением настоящего собственника он, оказывается, уже устроил на покатом склоне горы Шикотан нечто вроде крошечного ранчо. Даже клочок каменистой земли распахал, разбил грядки. Правда, из всего посеянного им взошла только редька, зато такая, что перед нею отступил даже бамбук.
Капа покорно шла за нами.
Ей будет хорошо, утверждал Вова.
Бежать с ранчо корове некуда. За мысом Край Света, утверждал он, до самого Сан-Франциско нет в океане ни одного островка. А на океанский берег он Капу пускать не будет, потому что там всякое. Достали меня эти курильские сказки, сказал он. Он здорово подружится с Капой. Они будут не корова и ее хозяин, они будут настоящие друзья – в счастье, в горе, в землетрясении.
Капа молчала и принюхивалась к всходам редьки.
«Повернитесь, Капитолина», – гордо попросил Вова, и корова неохотно повернулась.
«Вот так… – гордо бормотал Вова, пристраиваясь с новеньким подойником между расставленных Капитолининых ног. – Вот так… ничего, ничего, мы тебя раздоим… Тебе это еще понравится… На отлив не буду тебя пускать, уберегу от испуга… Ну, давай, давай! Где твое молоко?»
Вместо ответа Капа ударила Вову копытом.
– Она доилась когда-нибудь? – ошеломленно спросил Вова.
– Тебя вот потаскай в сетке над пирсом, тоже небось молоко пропадет.
3
В тесной Вовиной квартирке, ухоженной и тихой, на стеллаже, построенном из алюминиевых трубок, стояло полное собрание сочинений графа Л. Н. Толстого. Твердые кресла из мощных корней сосны, японский приемник на деревянной подставке. Вечером на огонек заглянула Уля Серебряная, в прошлом манекенщица, а нынче разделочница в рыбном цеху. Чудесные глаза, длинные ноги, грубые, разъеденные солью руки. Ввалился Витька Некляев, в прошлом известный актер, ныне калькулятор пищторга. Он принес три бутыли местного квасу. Последним явился Сапожников. Имя не помню, но была у Сапожникова круглая голова. Он не представился, просто сел к столу, украшенному красной рыбой во многих вариантах, ну и селедка, конечно, смотрела на нас из банки. Сапожников строго щурился, а Вова все убегал и убегал куда-то с таинственным видом. Карманы его были отягощены горбушками хлеба, пакетами с солью. «Ну, не дает, падла! – жаловался он. – Ну, не дает, хоть на колени падай!»
Уля Серебряная не знала, о чем говорит Вова, и краснела.
В конце концов Вова напился. В конце концов Уля ушла. Ушел и Сапожников. Уснул и Некляев. Даже Вова уснул – на полке универсального стеллажа, спихнув на пол полное собрание сочинений графа Л. Н. Толстого.
Я сел у окна.
Мир дышал покоем.
Сердце сжималось от шума наката.
Сапожников клятвенно обещал отправить меня на Кунашир в ближайшие двое суток, поэтому я не волновался. Я Сапожникову сразу поверил. Поэтому не сильно удивился появлению здоровенного увальня в кедах, шортах и полосатой майке.
Правда, один глаз гостя косил.
– Спит?
– Еще как!
Увалень со вздохом отвел глаза от Вовы.
Я стоял у стола, и он зачем-то дважды обошел меня, как Луна обходит Землю.
При этом он внимательно изучал мои руки, мои плечи. Ноги особенно заинтересовали его. Он даже попытался пальцами помять икры, потянулся к ним жадно, но я его руку оттолкнул.
– Деньги нужны?
– О чем это вы? – удивился я.
– Ну, подчистить… Подрезать… Всякое…
Я решил, что вся эта Камасутра так же далека от жизни, как загадочные твари, будто бы время от времени появляющиеся на отливе острова. Но увалень увлекся, глаз его косил все сильней. Оказывается, футбольная команда, в которой играл Вова (речь шла о футболе), проиграла подряд двадцать седьмую встречу. Даже школьной женской команде футбольная команда проиграла со счетом 2:12.
Кстати, оба гола забили себе девчонки.
– Пятнадцатый, – протянул руку увалень.
Я удивился:
– Почему пятнадцатый?
– Фамилия у меня такая.
Ответить ему я не успел. На низком порожке возник еще один человек.
Этот определенно был татарин. И точно, незваный.
– Неужели Шестнадцатый? – еще больше удивился я.
– Нет-нет, я Насибулин, – энергично возразил татарин. И впился в меня странным горящим взглядом. – Это ты привез корову?
– А тебе-то что до моей коровы?
– Она грядки мои ощипала.
– Ну, – неохотно согласился я. – Ну, привез…
К счастью, наконец Вова проснулся.
– Выиграли? – спросил он, увидев Насибулина.
– Не совсем… Мы выиграли бы, но нам хряк помешал. Сам знаешь его характер. Снова на волю вырвался.
– Ну, так
