Грэхэм Мастертон - Проклятый

Но он, однако, настолько могуч, что не был заперт в медный ящик и не затоплен в заливе Салем.

- Так он на самом деле может воскресить Джейн и Констанс?

- Так он говорит. А судя по его уже свершенным достижениям, у меня нет никаких оснований в этом сомневаться. Ты представляешь себе, сколько психической энергии требует одно перенесение изображения Констанс в твой дом? Никто на свете не сможет сделать такое, вернее, ни один человек.

Уолтер надолго задумался. Потом, наконец, он спросил:

- А что об этом говорят твои дружки из Музея Пибоди? Наверняка же они этим не очень восхищены.

- Они об этом ничегошеньки не знают. Я ничего им не сказал.

- Считаешь, что это рассудительно?

- Не очень. Но речь идет не о рассудке, Уолтер. Дело в том, что ты и я, мы оба желаем вернуть наших умерших жен. Не напрасно, конечно же. И не исключено, что мы подвергнем других людей опасности, хотя я сомневаюсь, будет ли она меньше, если вместо освобождения демона мы оставим его взаперти. Мы оба должны посмотреть правде в глаза: мы имеем дело с древней и непонятной мощью, которая руководит самим процессом смерти. Владыка страны мертвых, как его называют. Он и так собирается вновь принять правление, хотим мы этого или нет. Если мы его оставим на дне, то медный ящик в конце концов корродирует до такой степени, что демон сможет освободиться без чьей бы ни было помощи. Если мы его оставим на дне, то медный ящик в конце концов корродирует до такой степени, что демон сможет освободиться без чьей бы то ни было помощи. Если же мы вытащим его и оставим в музее или отошлем в старому Эвелиту, то кто знает, как долго те будут в состоянии удерживать его. Даже Дэвид Дарк не смог этого сделать, а ведь именно он и ввез демона в Салем. Так вот, с любой точки зрения все выглядит, как безвыходное положение... Так вот, поэтому, я считаю, чтобы мы оба по крайней мере вернули себе Джейн и Констанс.

Я был крайне доволен тем, что никто мной, кроме Уолтера, не слышал этой мерзкой аргументации. В ней не хватало логики, в ней не хватало фактов, а прежде всего не хватало морали. Я не имел понятия, сможет ли справиться с демоном старый Эвелит, по словам Энн он уже выдумал какой-то план, в котором должны были участвовать Квамус, Энид и другие ведьмы Салема. Я не знал также, действительно ли повергся коррозии медный ящик. И это самое худшее, я не знал, какое ужасное влияние может произвести Миктантекутли на живых и умерших, когда Уолтер и я выпустим его на свободу.

Я подумал о самом Дэвиде Дарке, который буквально взорвался в своем доме. Я подумал о Чарли Манци, раздавленном скрежещущими надгробиями. Я подумал о помощи. Я подумал о миссис Саймонс, напрасно взывающей о помощи. Я подумал также и о Джейн, улыбающейся, пышнобедрой и дьявольски сексапильной, такой реальной, и все же нереальной умершей жене, которая восстала из гроба. Все эти изображения перепутывались в моей голове, вызывая страх, недоверие, угнетенность, апатию и чувство ужаса. Но у меня оставалась единственная надежда, за которую я уцепился изо всех сил с безрассудным упорством. Единственная надежда, благодаря которой я мог победить в себе голый страх перед оживленными трупами Миктантекутли, детьми проклятого демона, и перед ужасной опасностью, грозящей нашему миру, когда будет освобождено древнее зло. Это была надежда на то, что я снова увижу Джейн, что снова буду держать в руках ее роскошное тело, наперекор всем приговорам судьбы и человеческого предназначения, наперекор всякой логике. Это была надежда, от которой я никогда не мог отказаться, невзирая ни на какие последствия. Миктантекутли хорошо знал это и именно потому-то и был демоном.

- Я все еще не имею понятия, как из этого сделать пакет акций, внезапно заговорил Уолтер.

- Это будет не так уж и трудно, - утешил я его. - Покажи своим клиентам фотоснимки "Вазы" и "Мэри Роуз". Скажи им, что это чертовски престижное предприятие. А потом еще объясни, что спасенный корабль будет выставлен на публичное зрелище, вероятнее всего, как главная привлекательность в специально проектируемом парке для отдыха. Не преувеличивай, Уолтер, пять или шесть миллионов это не такая и большая сумма. Именно столько стоит дерьмовенький фильм, - буркнул с достоинством Уолтер.

- Послушай, - сказал я серьезно. - Ты хочешь вернуть себе Констанс или нет?

Кельнерша поставила перед Уолтером запеканку с устрицами. Уолтер начал производить в тарелке раскопки вилкой так, как будто неожиданно потерял всякий аппетит.

- Вы можете взять и салат, если хотите, - сказала кельнерша. Дополнительно платить не нужно.

- Спасибо, - буркнул Уолтер. Он посмотрел на меня над столом с усталостью и мукой.

- А если из этого ничего не выйдет? - спросил он. - Если это только сон, иллюзии? Я похороню свою карьеру и не верну Констанс.

- А если ты ничего не сделаешь, - ответил я, - то остаток жизни ты будешь говорить себе: "Я мог вернуть Констанс, но я очень боялся, чтобы рискнуть".

Уолтер прорезал шкурку на запеканке, и изнутри вырвался пар. Он ел молча, явно не обращал внимания на вкус, и был настолько голоден, что съел все на тарелке. Он допил вино и затем громко застучал пальцами по столу.

- Пять или шесть миллионов, так?

- Примерно столько.

- Можешь мне дать точную смету расходов?

- Конечно.

Он вытер губы салфеткой.

- Сам не знаю, куда я лезу, - заявил он. - Но я могу, по крайней мере с частью пойти на дно.

- Помни о Констанс, - напомнил я ему.

- Помню, - ответил он. - Именно это меня и беспокоит.

28

Доктор Розен запарковал свой Мерседес 350 у клиники Дерби, когда я остановился рядом на своем Торнадо и помазал рукой, приветствуя его. Он остановился на тротуаре: худощавый, безукоризненно одетый мужчина с козьей бородкой, в огромных очках в калифорнийском стиле, согласно которому в нижнем углу левой линзы были вырезаны инициалы хозяина. Я часто думал, что доктор Розен намного лучше бы смотрелся в Голливуде, чем в Салеме. Он был по натуре эксгибиционистом и обожал общаться на медицинском жаргоне, изобилующим определениями типа "тск близнец" или "акцептационный невроз".

Однако он был великолепным специалистом, образованным, честным, беспокоящимся о пациентах в наилучших традициях деревенских врачей из Новой Англии, а его склонность к фанфаронству была всего лишь невинной слабостью.

- Добрый день, Джон, - весело сказал он. - Идем, выпьем кофе.

- Я пришел только навестить Энн, - Объяснил я. - Мы пошли вместе по усеянной пятнами солнечного света тропинке к застекленным дверям клиники. В кондиционированной приемной было прохладно и спокойно, звучала тихая музыка, вокруг стояли драгоценные комнатные растения. Небольшой водопад, тихо позванивая, падал в бассейн неправильной формы, наполненный золотыми рыбками. На другом конце помещения сидела за столом красивая золотоволосая санитарка в белом халате, белом чепчике и безукоризненно белых больничных туфлях. Она явно не отличала кисты и от цистерны, но это совершенно не имело значения. Она просто была необходимым элементом "мягкой атмосферы", создаваемой доктором Розеном.