Ирина Оловянная - Маленький дьявол

Кальяри расхохотался:

— Прямо сейчас! Твою!

И как-то ускорил ход своей лошади. Дьявольщина, я этого не умею. Впрочем… Дар Контакта меня не покинул: через минуту я уже бросился вслед за своим собеседником. Конь заверил меня, что мы догоним.

Догнали. Пока мы это делали, конь успел объяснить мне, что я делаю неправильно. Я обещал исправиться и старался изо всех сил. Когда лошади шли уже голова к голове, Кальяри притормозил — или как это называется?

— Слушай, ты уверен, что никогда не сидел в седле раньше?

— Ну помню я себя лет с двух и уверен, что ни с какой лошадиной планеты меня не похищали. — Серьезный ответ на риторический вопрос всегда выглядит очень забавно, а мне надо исправлять свои ошибки. — Я обещал не удаляться от своей охраны, — с сожалением добавил я.

— Ладно, подождем.

— Кстати, как зовут этого красавца? — спросил я, поглаживая гриву своего коня.

— Зовут-то его Вулкан, но прозвище у него Злодей — так все и называют.

Услышав ненавистное прозвище, конь встрепенулся. Я успокоил его, похлопывая рукой по шее.

— Больше тебя не будут так называть! — сказал я вслух и мысленно одновременно.

— Как ты собираешься этого добиться? Пожалуешься папочке? — усмехнулся Кальяри.

— У меня свои методы, — серьезно ответил я.

Что же он собирался сказать? И почему не сказал? Боится? Не верит в мои добрые намерения? Конечно. Считает бессмысленным? Может быть. Но это что-то очень важное. Кальяри обожает лошадей, это видно. Почему он решил рискнуть их здоровьем и благополучием? Ради чего? Поиздеваться надо мной? Убедить себя, что он не боится всесильного нового хозяина? Стал бы я рисковать жизнью Геракла или Диоскуров ради какой-нибудь мелкой мести или каверзы? Ни в коем случае!

Кальяри тоже о чем-то задумался.

Обращенные на меня взоры догнавших нас Марио и Фернана были весьма выразительны: «Придушил бы тебя собственными руками», — но вслух охранники ничего не сказали. Я высокомерно проигнорировал эти взгляды, а Кальяри решил успокоить моих нянек:

— Не беспокойтесь! Этот парень с лошади не свалится.

— Я и не думал, что свалится, — огрызнулся Фернан.

Роли у нас такие: Энрик — демократичный аристократ; Марио — свой парень; Фернан — противный служака. Если такой компании не расскажут все тайны прошлого, настоящего и будущего — значит, тайн просто нет. Из распределения ролей ясно, что талантливый актер среди нас только один — Фернан.

Минут двадцать мы ехали молча. Затем Кальяри решил возобновить прервавшийся разговор:

— Щенок тебе не нравится, птенчик нравится, а рыбка, котенок — как?

— Майор Барлетта — лучший летчик на всей Этне, и к тому же это он научил меня летать. Так что имеет право.

— Хм, ну я лучший коннозаводчик на всей Этне, потому что других нет. Научить тебя ездить верхом?

— Вообще-то я на это надеялся. Это серьезное предложение или шутка?

— Зачем тебе на что-то надеяться? Ты можешь просто приказать.

— Я не так глуп, — заверил я Кальяри. — Есть вещи, которые нельзя получить силой.

— Объясни это своему дядюшке! — сказал директор и сразу же пожалел об этом.

Вот оно! Зацепка! Но больше из него ничего не вытрясти.

— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнил я (не буду на него давить).

— А?

— Насчет уроков верховой езды.

— Ты уже и так неплохо ездишь.

— Тем лучше для вас — быстрее от меня избавитесь.

— Завтра в пять утра, на манеже, и не опаздывай!

— Спасибо, — искренне сказал я.

Дорожка повернула направо, и мы выехали из сплошного коридора персиковых деревьев.

Кальяри махнул рукой:

— Вот он, наш — точнее, ваш — завод.

Впереди виднелись низкие бетонные здания с длинными узкими окнами вдоль крыши, ограды, зеленые луга. (Траву, наверное, сеют, сама по себе она такой ровной не вырастет.) И надо всем господствовал белый трехэтажный особняк с небольшим портиком, эркерами и полуколоннами.

— Ваш дворец, синьор Энрик, — с горькой иронией произнес Кальяри.

— Э-э, а разве вы в нем не живете? — наивно спросил я.

— Нет, это бывшая вилла синьора Каникатти, — немного удивленно (вроде парень не дурак) ответил директор.

— Ну и что? — еще более наивно (на Джильо, например, никакого отдельного здания для прислуги и охраны не было) добавил я. — Я не вижу больше ни одного подходящего дома.

— Подходящего для кого?

— Для людей. Все это, наверное, конюшни.

— С той стороны есть перестроенная старая конюшня, там мы все и живем.

Тон у него какой-то странный. Он оскорблен или нет? И кем? От синьора Мигеля приехал эмиссар и выгнал всех из нормального жилья? Зачем?

— Кто все?

— Ну я, ветеринар, тренеры, конюхи, прислуга с виллы, кроме дворецкого.

Нет, кажется, так было всегда. Зачем бы эмиссару Кальтаниссетта делать исключение для дворецкого?

— Понятно, — озадаченно сказал я.

Первое движение души — своей властью переселить всех во «дворец», — я подавил. Сначала надо осмотреться и все обдумать.

До ворот мы доехали в молчании.

Встречать нас вышло все население поместья (это, пожалуй, самое точное слово). Никто не кричал «ура» и не делал вид, что радуется нашему прибытию. Это скорее хорошо, чем плохо. Люди просто тихо стояли вдоль дорожки, ведущей от ворот к дому. Наверное, они смертельно устали, только от чего? Так у нас в парке выглядим мы все сразу после тяжелых военных учений. Здесь же они не проводятся, и вообще сегодня — воскресенье.

— Манеж вон там, — махнул рукой Кальяри в сторону ограды.

— Понятно.

Перед домом мы спешились. Хм, ноги с непривычки болят. А завтра мне предстоит еще не такое.

Стоящий перед крыльцом старик самого благообразного вида низко мне поклонился. Что это он делает?! Он спятил?! Он легко мог бы сойти за дедушку Большого Босса — того самого, которому принадлежала вилла на Джильо.

— Счастливы приветствовать вас в Тортоли на Ористано, синьор Энрик Галларате.

Черт! Как я должен ему отвечать? Летучие коты покусай этот колониальный этикет!

— Очень рад! — ответил я, слегка запнувшись.

К нам приблизился еще один человек — кажется, Кальяри подал ему какой-то знак.

— Энрик, знакомься, это наш ветеринар, синьор Асколи.

— Очень приятно, — сказал я, пожимая ему руду, — надеюсь увидеть вас обоих за обедом (в таком церемонном месте трапезы наверняка называются по-аристократически, как у всех бездельников).

Кальяри согласно кивнул. В глазах у него зажегся какой-то огонек. Надежда? Упрямство? Просто веселится?

Все-таки не стоит топтать традиции на глазах их главных хранителей, если им больше ста десяти. Дворецкий не умер тут же только потому, что это нарушение приличий: дворецкие умирают в своих постелях, а не на глазах у хозяев.