Крис Бекетт - Во тьме Эдема

Мы стали спускаться и через пару часов очутились на берегу ручья. Вокруг нас пыхтели деревья, а их светоцветы — белые, голубые, розовые, желтые, — освещали нам путь. Стада шерстяков поднимали головы от сияющих светоцветов и смотрели на нас, когда мы проходили мимо. Звери даже не пытались убежать.

39

Тина Иглодрев

Итак, мы пересекли Снежный Мрак и оказались в Большом лесу, на обширной-обширной равнине, про которую нам все это время твердил Джон: он не сомневался, что она существует. И в каком-то смысле жить стало легко-легко, куда легче, чем в Долине Круга. Здесь было столько фруктов, птиц и зверей — каменяков, шерстяков и их сородичей, которых мы назвали ширяками (они были крупные, как шерстяки, но с гладкой-гладкой кожей), — что за час-другой можно было запасти пищи на целый день. Не надо было мучиться бдни напролет, чтобы добыть пропитание, как в старой Семье. Джон предложил, когда наши малыши подрастут, снова открыть Школу и учить их писать и считать. Дескать, раз у нас теперь появилось свободное время, мы должны учиться и узнавать новое, как люди на Земле.

Мы нашли место для стоянки — в четверти дня ходьбы от края Мрака, возле длинного теплого светящегося озера, изгибавшегося, точно колено или перевернутая буква Г. Мы его так и назвали: Озеро Гэ. В нем было полно рыбы, устриц, уток. Вокруг озера и местами даже в нем самом росли деревья; их яркие светоцветы — белые, желтые, зеленые — склонялись к самой воде, источая густой сладкий запах. Вода с двух сторон защищала нас от леопардов, а у соединения берегов мы быстро выстроили небольшую изгородь и внутри получившегося треугольника чувствовали себя в безопасности. Под защитой изгороди мы полукругом возвели шалаши, а посередине выкопали две большие ямы для костра, глубокие-преглубокие, чтобы в них всегда тлели угли.

— Итак, — проговорил Джон, когда мы сидели возле костра за новенькой треугольной изгородью, — теперь леопарды нам не страшны, так что давайте уже построим нормальную изгородь.

Он хотел оградить большое-пребольшое пространство, как то, которое занимала старая Семья в Долине Круга, чтобы нашей новой семье было куда расти. А мы должны были помочь ему выстроить огромную Г-образную изгородь, которая вместе с берегами Озера Гэ образовала бы квадрат.

— Зачем нам это нужно? — резонно возразила Джела. — Ведь нас всего четырнадцать человек, не считая малышей.

— Это новая Семья, — пояснил Джон. — Это начало. Мы освободились от всякой дряни, принятой в старой Семье. У нас все будет свежим, новым, чистым. Без Старейшин. Без Круга. Без Совета. Без Дэвида Красносвета и его прихвостней. Без Гадафщин, на которых никому, кроме членов Совета, и рта раскрыть нельзя.

Он обвел нас взглядом.

— Словом, новая Семья безо всей этой пакости. И со временем она станет такой же большой, как старая. Даже больше. И сильнее.

Гарри вскочил и принялся по-дурацки отплясывать. Он понял, что Джон хочет, чтобы мы вдохновились его идеей, и старался, как мог.

— Гарри рад! Гарри рад!

Наверно, когда он был маленьким, то есть еще до моего рождения, это казалось милым. Взрослые, должно быть, смеялись и хвалили его. Но сейчас такие пляски выглядели глупо, учитывая, что Гарри был старше нас всех. Никто его не поддержал, никто не засмеялся.

Да и не очень-то мы верили в россказни Джона про «новую жизнь». Время от времени мы помогали ему с большой изгородью, чтобы он не расстраивался, ну и чтобы держать леопардов подальше от маленькой изгороди вокруг шалашей, но чаще всего крутились по хозяйству, занимались обычными делами.

С одной стороны, жить стало легче, с другой — труднее. Иногда мне бывало очень одиноко. Нас было так мало. Ну да, со мной оставались и мой Дикс, и его друг Майк, и моя хорошая подруга Джела, и моя мышерылая сестричка Джейн, и умница Клэр, и веселая Дженни, с которой всегда можно было посмеяться и пошутить. Да и Джерри оказался нормальным парнем — зануда, конечно, но в целом терпимо. И чудак Джефф, в общем, тоже был хорош — на свой манер. И даже идиота Джона иногда можно было выдержать. Еще я заботилась о Гарри, моем брате, поскольку чувствовала ответственность за него, хотя иногда меня бесило, что приходится успокаивать тех, кого он доставал своими дурацкими шумными выходками. Я смирилась даже с Люси Мышекрыл и двумя девицами Лондон.

Но все равно нас было слишком мало для целого мира, когда вокруг на многие мили только лес, лес и лес. Тысячи тысяч деревьев светились и пыхтели — «пффф, пффф, пффф». В чаще обитали тысячи махавонов, летучих мышей, шерстяков и каменяков, древесных кошек, трубочников, леопардов с глазами-плошками, двумя сердцами и зеленовато-черной эдемской кровью. И все они не обращали на нас ни малейшего внимания, а жили, как сотни и тысячи бремен до того, с тех самых пор, как вышли из Подземного мира; и при мысли об этом становилось особенно одиноко. Такой простор, столько зверей и птиц, которые даже не подозревали о нашем сущестовании (или же относились к нему с полнейшим безразличием), — и мы, горстка людей, предоставленных самим себе в этом огромном мире.

Мы принялись лихорадочно делать детей. Даже я готова была забеременеть, хотя прежде мне никогда не хотелось стать мамой. Я спала с Диксом, с Джоном, даже пару раз с Майком. И частенько замечала, что занимаюсь этим, как старомамки из Семьи: не стремлюсь получить удовольствие, а просто жду, пока все завершится, а когда парень кончит (кто бы это ни был), лежу, чтобы его семя оставалось внутри меня. И все девчонки поступали так же.

— Мы должны относиться к этому серьезно, — сказал однажды Джон, когда мы сидели у костра и скоблили шерстячьи шкуры. — Нельзя спать со всеми подряд или только для того, чтобы забеременеть. Нужно вернуться к обычаям Земли. Один мужчина должен спать только с одной женщиной, чтобы знать, какие дети — его. И ребенок должен знать, кто его отец. Та традиция, которая сложилась в Эдеме, когда все спят с кем угодно, возникла при Первом Гарри, но ведь тогда во всем мире был один-единственный мужчина — он сам.

Говоря это, Джон не сводил с меня глаз. Его бесило, что я сплю с Диксом, и он знал, что я знаю, до чего его это раздражает. Отчасти я понимала, что он чувствует, потому что мне тоже не очень-то нравилось, когда он спал со старомамками из Семьи. Тогда я мечтала, чтобы Джон был только моим, а сейчас он хотел, чтобы я принадлежала ему одному. Но как можно принадлежать парню, который сегодня тебя хочет, а потом несколько дней слова с тобой не скажет, не говоря уже о том, чтобы обнять?

— И как ты себе это представляешь? — деловито поинтересовалась Дженни Красносвет. — У нас восемь девчонок и шесть ребят.