Кирилл Якимец - До поворота (Кровавый Крым)

— У вас нежная конституция, Славик.

Евгений Альбертович сел за стоящий напротив стол.

— Ну, выкладывай, — неожиданно в его голосе послышался металл, и не сталь какая-нибудь, а ванадиевый сплав для космических ракет.

Облизав пересохшие губы, Слава хотел плюнуть, но во рту оказалось неестественно сухо.

— Говорить будем или ругаться? — Евгений Альбертович достал из ящичка знакомую книжку с серой головой на обложке.

— Где другая?

Попытавшись поднять голову, Слава издал слабый хрип.

— Ладно, уговорил.

Евгений Альбертович открыл большую стальную дверь нараспашку. Слава удивился, поняв, что его догадка верна — это был холодильник. Там стояли две бутылки боржоми, но основной объем занимали головы: на нижней полке две головы лежали лицом к внутренней стенке, а с верхней полки, свесив кудри, слегка покрытые инеем, прямо на Славу смотрела гогеновская таитянка. Евгений Альбертович достал из морозилки белую коробку с красным крестом и поставил на стол. Немного подумал и вытащил за волосы женскую голову, поставив рядом с книгой.

— Так, а куда я сунул шприцы? Ты не помнишь? — бросил на пленника рассеянный взгляд. — Ах ты, спешка-спешка. Суета сует! Ага! Вот они где, — прибавил к предметам на столе пачку одноразовых шприцов. Вымыл руки, достал ампулу, быстрым движением отломив кончик, набрал жидкость и скинул мусор в корзиночку.

Укола Слава не почувствовал, только приятное тепло растеклось по телу. Евгений Альбертович, смочив пленнику губы водой, дал выпить маленький глоток, растворившийся прямо во рту, и стал крепить датчики. Но длины тонких черных шнуров, извивавшихся по кафелю, явно не хватало. Вернувшись к столу, он понажимал какие-то копки на пульте: в углу справа зажужжал мотор, Слава почувствовал легкий толчок, но не сдвинулся с места — что-то заело.

— Ах, ты, Господи! — развел ладошками Евгений Альбертович, — ну что ты будешь делать! Так все хорошо раньше вертелось, а как тебя тут повесили…

Он полез, кряхтя, в нижний ящик.

— Эх, года мои не те.

Было видно, как ему там тесно, пришлось выдвигать ящик дальше, и тогда Слава понял что это: в таких ящиках держат в хороших моргах, какие показывают в кино, трупы.

— Все самому, — жаловался глава мафии, — Все самому. Такое, видишь ли, домашнее, можно сказать, дельце. Как тебя зовут?

— Вячеслав, — Слава не узнал собственного голоса. Жалобный такой голосишка, высокий, как будто и не его голос, а какого-то зайчика из мультфильма.

— Так, это уже хорошо, — толстяк сидел на полу нелепо вертя в руках отвертки и моток проволоки, — пассатижи — это те или эти?

— В левой руке, — Слава был просто счастлив, что может помочь такому замечательному человеку.

— Спасибо, дружок, спасибо, — подставив стул, человечек осторожно влез на него, держась одной рукой за синку, чтоб не упасть, и стал что-то там вертеть. Бодро дзынькнув, на белый кафель упала гайка, раздался треск и человечка тоже скинуло на пол, к гайке. На минуту погас свет. Послышался тихий свист, и что-то узко и горячо обдало кожу: сорвлся один из тонких стальных троссов, прикрепленных к дорожке на потолке. По боку из горящей полосы потекло что-то теплое, на ноги… Замечательная отрешенность позволяла не то чтобы не чувствовать боль, но абсолютно не страдать от нее.

— Господи, ты видишь? Или тебе показать?! Где гайка?

— У правой ножки стола. Ближе ко мне.

— Ага, спасибо.

Покопавшись в ящичке с красным крестом, Евгений Альбертович достал покрытую тальком резиновую перчатку и снова принялся за работу.

— Ну-с, посмотрим, как получилось?

Он нажал еще неколько кнопок, моторчик загудел громче, и Слава поехал к знакомой стенке.

— Вот и хорошо.

Евгений Альбертович остановил машину. Закрепив мягкие подушечки датчиков, он принялся настраивать минитор. Но действие наркотика постепенно проходило, оставляя мучительную боль во всем теле. Слава даже застонал:

— Сволочь. Га-а-ад.

— Ах, ты, — ладошка вновь полезла в белый ящик, — Сейчас еще укол будет. Не плачь, миленький. Мы тебе только добра желаем.

Вкрадчивые слова падали в душу, вызывая желание поверить, отдаться этому голосу. Второй укол оказался болезненнее — потные ладошки дрожали, пальцы с трудом поймали вену.

— Фу, ты не представляешь, как трудно работать без врача: вшили бы мы тебе электродики какие-нибудь — и привет, будь здоров. Эх, надо было мне в медицинский поступать. Ну, что, дружок? Как дела? — он снова занял свое место за столом. — Как тебя зовут?

— Вячеслав.

— Ты знаешь эту девочку? — поставил вперед голову.

— Да.

— Кто это?

— Из мешка, ее Гоген рисовал, когда на Таити жил…

— Как ее зовут?

— Маришка, — окуда-то выплыло имя.

— Хорошо, умница! А кто написл в книге? — Евгений Альбертович протянл вперед серую голову на обложке.

— Виан.

— Кто сделал здесь надпись? — он раскрыл на непонятных буквах.

— Не знаю.

— Что здесь написано?

— Не знаю. Я хочу пописать.

— Писай! — почему-то лицо говорившего стало приобретать неетественно большие размеры, но Слава отвлекся на ручеек, моча смешивалась с кровью. Ручеек стекал с ноги на пол и подбирался к мясного цвета лапам стола, но путь ему преградила грязная тряпка.

— Как тебя зовут?

— Вячеслав.

Наверное, этот человек обижает его, он не хочет вернуть его маме.

— Откуда эта книга у тебя, кто ее дал?

— Она из мешка.

— Какого?

— С головами.

— Ты ее читал?

— Да.

— Понравилось?

— Нет.

— Здесь написано, что Мила мертва. Ты ее убил?

— Нет.

— Где она?

— На горе.

— Какой? — пальцы вцепились в толстую столешницу.

— Чуфут-Кале.

Допрашивающий издал неопределенный звук: не то стон, не то рык. Но Славе стало страшно, он забился, пытаясь вырваться, проваливаясь в вертящуюся пустоту:

— Пусти меня, не хочу… Я не буду. — лопнул один из ремней, сдерживавших ноги, отлипали и попадали серыми мышиными бляшками на белый пол датчики, нехотя, как облетают с деревьев первые листья. Задумчиво смотрели глаза на его брыкающееся тело. Возможно, им это доставляло удовольствие, но в целом Евгений Альбертович был слегка разочарован. Подключив селектор, отдал какое-то распоряжение и стал ждать, пока Слава не утихнет.

— Ну, что? Как ты себя чувствуешь?

В ответ Слава только облизал пересохшие губы.

— Бедный мальчик! У тебя сильная воля. Ты знаешь об этом? Доза была лошадиная. Что нам теперь с тобой делать, а?

Вот и я даже не знаю… Повисишь пока.