Эндрю Пайпер - Проклятые

— Прости меня, Эдди, за то, что я позволил ей сделать все это с тобой. Я не должен был вмешивать тебя во все это. Мне надо было все решать самому.

— Ты не сделал ничего плохого. Это все она. А потом, никто не должен оставаться в одиночестве. Кроме того, ты ведь хотел ей помочь, да?

— Да, пытался…

— Плохо закончилось? Я имею в виду, для нее? Это было больно?

— Да, для нее все кончилось скверно. И ужасно мучительно.

— Хорошо. — Больше Эдди ничего не хотел об этом слышать. — Тогда мы с нею в расчете.

Операцию по пересадке сердца проводил тот самый кардиохирург, который понравился мне еще в первый раз. Понятно, в тот момент я об этом не знал. Однако теперь мысль о том, что именно он поменял мой забарахливший маятник и поместил сердце другого человека туда, где оно сейчас бьется, придавала мне уверенности. Все–таки приятно думать, что наши сердца держали в своих руках друзья.

— Так–так, мистер Орчард, — хмыкнул он, когда сознание вернулось ко мне в первый раз. — Похоже, вы собираете материал для новой книги. Скоро ожидать?

— Не думаю. На этот раз все тайны останутся при мне.

— Ах, вот как? Не хотите, чтобы жена узнала обо всех гуриях, которые вас там ублажали?

— Ну, вроде того…

Он проверил мой пульс, измерил давление, прочитал что–то в истории болезни. И покачал головой.

— Вы в такой форме, что трудно поверить. Хотя и выглядите слегка с похмелья.

— У вас у самого такой вид, будто вчера вы крепко поддали.

— Так оно и есть.

Я поблагодарил его. На это ушло некоторое время. Я попытался сказать хирургу, что сделанное им изменило не только мою жизнь, но и жизни других людей и я теперь постараюсь помогать им всеми возможными способами. Что, может быть, для него это и не важно, но я обещаю не тратить впустую подаренное мне дополнительное время. Я спросил доктора, как его зовут, и заверил, что, если у нас с Уиллой когда–нибудь появится общий ребенок, или мы подарим Эдди щенка, или я все–таки приобрету когда–нибудь яхту, мы непременно назовем их в его честь — Стивен. Мой спаситель выслушал все это с ироничной улыбкой — как наверняка выслушивал подобные благодарности от других больных. Для него подобный чудесный исход чередовался с разочарованиями, так что он ко всему относился философски.

— Я в этой истории всего лишь ремесленник, — сказал он. — Это вы, Дэнни, нашли дорогу назад, не я.

— Ну, что тут скажешь. Мне просто здесь нравится.

— И неудивительно. Большую часть времени тут чертовски хорошо. — Хирург подошел ко мне поближе, и лицо его сделалось серьезным. — Позвольте задать вам один вопрос. Раз уж вы так привязаны к нашему грешному миру, чего ради вы устроили этот спринтерский забег по улицам города? За вами кто–то с ножом гнался? Или опаздывали на самолет?

Мне не хотелось лгать этому человеку. И что–то подсказывало мне, что, если сказать ему правду, он удовольствуется моим рассказом. По крайней мере, убедится, что я верю в эту историю, даже если он сам в нее не верит. Но насколько далеко можно зайти в рассказе о ситуации, подобной той, в которой я оказался?

Расскажешь мало — и во всем этом не будет смысла. Начнешь рассказывать в подробностях — и, чего доброго, посчитают, что мне самое место в психиатрической лечебнице.

— Мне надо было там… кое о чем позаботиться, — осторожно ответил я.

— Надо понимать, «там», о котором речь, — это Там, а не на Бойлстон–стрит.

— Если бы это была Бойлстон–стрит, я заказал бы такси.

Похоже, хирурга такой ответ практически устроил. В любом случае, больше он не стал задавать никаких вопросов. Просто кивнул головой в свойственной ему манере, словно он соглашается с собеседником. И отошел от моей кровати, давая понять, что серьезный разговор окончен.

Затем я спросил, когда, по его мнению, мне можно будет отправиться домой. Доктор сделал скорбное лицо, хотя его глаза явно смеялись.

— Осталось последнее обследование. Правда, боюсь, довольно неприятное.

— Ладно, а что это?

— Придется проверить вашу задницу.

— Зачем?!

— Посмотреть, нет ли на ней следа копыта, которым вас вышибли сюда с того света.

Впоследствии, получив предварительное согласие родственников, администратор больницы сообщил мне имя девушки, погибшей в той аварии и чье сердце теперь билось у меня в груди.

Ее звали Надин.

Все оставшееся время в больнице я писал письмо ее матери, отцу, ее родным и «всем, кто ее любил».

Наверное, это стало самым ненормальным выражением благодарности в истории. Однако я добавил постскриптум, который, как мне хотелось верить, мог их хоть как–то утешить. Я был уверен, что место, где теперь пребывает Надин, прекрасно. Она вновь и вновь переживает самый счастливый день своей жизни.

Закончив письмо, я сложил листки и упаковал их вместе с экземпляром своей книги в коробку «Федерал Экспресс». А прежде чем запечатать посылку и передать Уилле, чтобы она отправила ее по сообщенному мне адресу, я положил туда же и часы «Омега».

Я солгал кардиохирургу, когда сказал, что не собираюсь писать новую книгу.

Всего через пару месяцев, проведенных дома, я погрузился в новый проект. Это повесть о том, что такое ПОСЛЕ, рассказанная человеком, побывавшим в месте, которое, как мы опасаемся, может существовать и где мы можем оказаться, если оно существует. Это повесть о том месте, о котором рассказывала Вайлет Григ и которое, по словам Лайла Кирка, сделало ее обитателем Преисподней. Соответственно, меня тоже теперь можно считать обитателем Преисподней.

Моя книга будет о том, что случилось с моими матерью и отцом, о сгоревшем доме и об Эш. Это книга о судьбах, с которыми мы рождаемся и которые сами для себя определяем. Я хочу рассказать подлинную историю об одиночестве и отсутствии покоя, о мучительных поисках и возможности найти неожиданный способ стать счастливым, хотя и кажется порой, что счастье находится на другом берегу реки, через которую нет переправы.

Я назову свою книгу «Проклятые».

Правда, закончить ее будет непросто.

Есть вопросы, на которые у меня нет ответа. И они, как всегда, связаны с будущим. Например, Уилла и Эдди. Сложится ли их жизнь так, как мне хочется. Сколько времени сердце Надин сможет выполнять свои обязанности в своем новом «доме». А еще: вернется или нет Эш.

Впрочем, теперь вы знаете то, что знаю я. И вы находитесь к настоящему настолько близко, насколько это возможно. Следите за тем, что уже определилось.

Эшли ушла под лед. А я — нет.

Теперь она где–то далеко внизу, намного ниже Детройта, там, где она заключена в воде, твердой как камень. Это место настолько далеко от мира света, что ей будет невозможно добраться туда, чтобы меня разыскать. Хотя она непременно попытается.