Эндрю Пайпер - Проклятые

Я попытался сплюнуть, но ничего не получилось. Губы пересохли, а моему желудку не от чего было избавляться. Во мне не осталось ничего, кроме вскипающей тошноты, которая порождала ноющую боль в груди.

— Получается, в день пожара ты не встречалась с Малво, — продолжал я. — Ты виделась с отцом.

— Такое замечательное шестнадцатилетие! Прекрасный день рождения! Я заслужила особенный праздник. Помнишь, ты подумал, что папа поехал на работу? Ну вот, а я попросила девчонок — Мишель, Лайзу и Вайнону, помнишь этих сучек? — поехать со мной. Пообещала им кое–что показать. Прикольчик такой… Сюрприз, одним словом. И они бы удивились, согласен? Если бы увидели Мэг. И когда увидели бы, как мой папочка прибирает дерьмо, которое оставила дочурка. И, что интересно, они бы тоже никогда никому ничего не сказали бы.

— Почему?

— Потому что я им так сказала.

Теперь у меня под ногами закачался пол. Не так, как в море качается палуба корабля. Пол наклонился как–то в одну сторону, и ноги изогнулись в коленях, словно я пытался пройти по батуту. Если забыть о том, что я никуда не шел, а стоял на месте.

— Ах, как все было бы забавно. — Эш продолжала рассказывать, явно наслаждаясь воспоминаниями. — Но потом девчонки струсили, и мне пришлось ехать дальше одной. Когда я добралась до дома на Альфред–стрит, папа уже был там. И весь дом провонял газом, потому что он отвернул в нем все краны. И он сказал мне то, что я уже и так знала: что он не собирается ни о чем сообщать в полицию, что он собирается помочь мне спрятать концы в воду. Ведь он мой отец! Ах, Дэнни, это было так здорово! Знаешь, ради такого стоило все это затевать. Однако потом он сказал то, чего я от него никак не ожидала. «Но этим все закончится, — сказал он, — после того, что случилось, ты для меня больше никто. Это последнее, что я сделаю, как отец. Отныне ты мне не дочь».

Эш засмеялась, и ее смех напоминал визг покрышек на сухом асфальте. Мгновения перед столкновением, когда уже невозможно ничего предпринять.

— Но ты бы никогда не дала ему уйти, — сказал я.

— Дэнни, ты умница!

— Что же ты с ним сделала?

— Я его поцеловала.

Эш отвернулась от меня и посмотрела в окно. Внимательно вгляделась в серый размытый горизонт, как будто надеялась там прочитать слова для ответа.

— Это был настоящий поцелуй. Взрослый… Поцелуй–призыв «трахни меня», поцелуй, означающий «все будет очень хорошо»… — Она продолжала не торопясь. — Одной рукой я начала расстегивать его ремень, а другую положила ему на спину. Я просто хотела его задержать там. Так что я дала ему знать, что он может делать со мной все, что захочет. Я все еще была его! Я хотела ему принадлежать. Мне даже говорить об этом не стоило, просто вот такой девушкой я была! Такой девушкой, которую хочет любой парень, потому что ты можешь с ним вытворять такое, чего никто ему больше не позволит.

Она опять повернулась ко мне. И густые облака в моем сознании и перед глазами сгустились еще больше. Я изо всех сил сопротивлялся затмению, стараясь сохранить в себе остатки света.

— А что он сделал?

— А он оттолкнул меня. — Эш подошла на шаг ко мне. — Он правильно понял, что я ему предлагала, и это внушило ему отвращение. Представляешь, я вызвала у него отвращение! Он схватил меня за плечи. Отшвырнул. Сильно. Я отступила, немножко потеряла равновесие. А потом упала. Провалилась в ту дыру, неудачно приземлилась, сломала лодыжку. Я закричала, позвала его, попросила, чтобы он меня вытащил оттуда. А он просто смотрел на меня сверху. Без злости. Это была ненависть, Дэнни. Ненависть — это ведь не чувство, это отсутствие всяких чувств. И именно это он ко мне испытывал — ему было на меня абсолютно наплевать.

Она подняла руки, собираясь снова обнять меня, чтобы завершить начатое. Начала медленно приближаться, заполняя собой все пространство комнаты, пока не осталось ничего, кроме нее.

— Он просто ушел, — сказала она. — Я предполагала, что он собирается найти где–нибудь лестницу или что–то такое. Я даже подумать не могла, что он оставит меня там умирать рядом с трупом, что он вообще позволит мне умереть. Впрочем, наверняка я и сейчас не знаю. Потому что потом там появились эти три грязные дырки и устроили пожар.

Отец снова дернулся в кресле. Его губы дрожали, однако с них не сорвалось ни звука. Он вцепился в подлокотники, словно пытаясь встать.

— И ты кричала, чтобы позвали меня, — напомнил я. — Не папу, не полицию. Меня.

— Потому что у меня был только ты, брат, — прошептала Эш. — Такой бесполезный, такой ненужный…

Я посмотрел ей в глаза, и моя сестра отшатнулась на дюйм. А потом положила пальцы мне на веки, закрывая их.

Тьма имеет вес. Это похоже на падение в воду в меховой куртке, джинсах и ботинках. Бесполезное барахтанье на поверхности только погружает тебя все глубже и глубже.

Однако внутри меня еще что–то оставалось.

Смутные образы из прошлого. Что–то обретенное, вселявшее надежду, а потом утраченное. Правда, я не могу ни увидеть это, ни даже вспомнить, как оно называется.

Пойдем, Дэнни…

Эш потянула меня вниз, туда, где вода отвердевала до крепости гранита. Туда, где она уже определила мне место.

Пойдем…

И я пошел.

Но не к ней, а в нее, в ее сущность…

То, что еще сохранялось в моем сознании, — то теплое, неназываемое и живое, — оно сказало мне открыть глаза. И когда я увидел свою сестру, то бросился на нее.

Словно пьяный, обхватил ее за талию. Пользуясь своим ростом, благодаря своим длинным ногам оторвал ее от пола, лишая равновесия. Отступил на шаг.

Что ты делаешь?

Я метался в обволакивавшем меня воздухе. Барахтался и погружался в темноту. Зажмуривался по той же самой причине, по которой закрывают глаза, плавая под водой. Всегда кажется, что там может оказаться что–то неожиданное, страшное и опасное. Только на этот раз я точно знал, что, если осмелюсь заглянуть в эту беспросветную тьму, то увижу только огромное Ничто и оно будет ужаснее любого существа, какое только можно вообразить.

Но я сражался с этим невообразимым. Разрывал ногтями тьму. Сопротивлялся.

Дэнни!

Боролся, потому что оставалось со мной еще что–то, и это не было моей сестрой. Оно не имело с ней ничего общего.

Взгляни на меня, брат.

Я зажмурился так, что у меня заболели глаза. И сквозь обволакивавшую сознание темноту вдруг вспыхнули две точки, словно вязальные спицы. Пара зондов, нащупывающих мозг. Забудь их… откажись от нее… Я пытался связать воедино то, неназываемое, что помнил всего мгновение назад.