Михаил Савеличев - Фирмамент

- Я не знаю. Мне не с чем сравнить.

- О! Человеческий путь познания - от незнания к сравнению. Не к истине, заметьте, а к сравнению! Словно торгаши, набивающие цену, маркитантки и мародеры...

- Я не искусен в философских спорах, - возразил Фарелл. - Я солдат.

- Но слово вам известно, - ядовито сказал скопцки.

Фарелл чувствовал, что они идут, перемещаются по анфиладам мертвого толкача, но вязкость слов требовала сосредоточения, концентрации, выпадая хлопьями отчужденности от внешних феноменов классической пропедевтики учителя и ученика, прогуливающихся по металлической тропинке в дебрях механизированного ландшафта агонизирующей антропогенной силы. Ему несомненно было интересно пребывание в жутком сне циркулирующих кошмаров, неизменно кончавшихся смертельной тьмой, как будто даже не кому-то свыше, а ему самому надоедал, наскучивал надоедливый и бессмысленный сюжет - непрерывная цепочка дежа вю, запоздалого узнавания, нетривиального момента, когда хочется выкрикнуть: "Я знал! Я знал!", но приходящее с тем мгновением, за которым удивление уже не имеет смысла. Реальность размешивалась с осколками сна, и в хаосе событий бесполезно разбираться - было или не было, но приходилось мириться с неотъемлемой мифологизацией, жалкой натуралистичностью смыслов и надежд, представавших то ли сном мудреца, то ли грезой бабочки. Кто мог поручиться в достоверности чуда? Оживить, срезонировать такое забытое чувство настоящего, пусть отвратительного, плохого, но упругого и сопротивляющегося, размытой точки приложения смысла собственного существования.

И вновь скопцки кивал в такт невысказанных мыслей.

- Вы не безнадежны, коммандер. Вы доходите до истины. Вы нашли истину, но не еще не осознали, что это она. Уроки судьбы всегда скрывается за вуалью призрачной неважности. Она учит взрослых и не любит прямолинейности. То, на что указывается пальцем, обращается в смерть. Посмотрите, оглянитесь, - и пелена опала ржавыми стенами.

Если это и был толкач, то его радикально перестроили. Фарелл не сразу понял источник трагической пустоты, режущее чувство неудобства, неуюта, какой-то извращенности привычных пропорций, транспонирующих в желание скрючиться, согнуться под нависающими глыбами готовящегося обвала. Здесь отсекли перспективу предустановленной несправедливости и вечной мудрости иерархии: великие - в туманной бездне, среди порхающих бабочек, малые и презренные - в темноте и жаре затхлых лабиринтов скотского существования. Корабль оскопили, лишили натяжения искрящих противоречий, соблазна пребывания и существования, дилеммы быть и иметь, обратив в усредненность таких же унылых галерей, огибающих складки корабля, мертвых и пустынных. Жизнь убывала вместе с большой печатью, прыжок через бездну выродился в страшные мучения подтекающей крови, не сдерживаемой никакими бинтами, выносящей с призрачным соблазном греха надежду на бессмысленность страдания, необусловленность избавившейся от творца Ойкумены грозовой волей спящих богов. На смену стихии - ослепленной и уничтоженной - пришло обманчивое умиротворение собственной святостью, замыканием в еще худшей тюрьме своего тела, потому что из него уже точно не было никакого спасения.

- Вам не понравилось?

- Я не люблю богаделен.

Скопцки рассмеялся.

- Позвольте вам рассказать, коммандер. Сюда, пожалуйста. Так вот, наша колония ведет свою родословную из тех легендарных времен, от которых остался лишь бред провидцев, не верящих в Панталассу. Странные намеки, да и прозвище позволяют усмотреть достоверность ритуальной кастрации в ответ на греховную гордыню близости так называемого царствия небесного. Представляете, коммандер? Вслушайтесь в наивное величие идеи - царство небесное! Не Планетарный Союз, не Внешние Спутники - колоссы разбуженной катастрофы, а умиротворение и покой.

- Покой слишком дорог в наши дни, - заметил Фарелл.

- Вы зрите в корень, так кажется? Странные семиотические конструкции порой выплывают в герменевтической практике. Те, древние агнцы, скопили достаточно капитала и мудро вложили его. Они лишь стояли на пороге смерти без надежды продлить себя в прямых биологических потомках. В этом была их слабость. Мы, их преемники, перешагнули порог.

- Вы предлагаете величие?

Пожалуй это вновь развеселило собеседника, но он сдержал смех.

- Фарелл, Фарелл... Вы слишком хорошо ориентируетесь в структуре Ойкумены для бравого коммандера и палача Оберона. Великие... Легенда, миф, обманка. Чудовищное надругательство над самой тьмой. Изрезанный лик, без полутьмы, без меона, еще худший, чем оскопление. Все чувствуют миф, конструируют понятия, но кто, скажите мне, готов распутать его диалектику? Кто владеет подобными технологиями в нашем мире, погрязшем в противоестественном совокуплении с еще одним мифом - мифом машины?

Коридор распухал, округляясь в анфиладу помещений эшеровской геометрии с такими же странными конструкциями в выбитых проемах, ощетинившихся текучей симметрией оловянных накладок самостоятельных мобилей, вдувающих тихую жизнь в перезвон крохотных колокольчиков. Искалеченные модели или восставшие хтонические чудовища проглядывали в коротких взглядах, цепляясь за память клочковатой неопрятностью страшных вирусов, подсаживающих собственный геном в эстетическое пространство девственной пустоты, отвлекающий, рассеивающий облако внимания в сладкий туман усыпляющей дремоты. Впору было отмахиваться от назойливости институционализирующихся арабесок собранного конструктора манипуляции и суггестии, но Фареллу казалось, что он достаточно контролирует себя. Он прекрасно ощущал нарастающую волну воздействия, намотанные на руки и ноги тонкие нити неведомых кукловодов, шорох и шум, идущий снизу сквозь стерильность решеток, но сила внезапности - в слабости нападения. Сгори, растай в пренебрежимость, стань вязким и текучим в стремлении к пустоте, чтобы затем интегрировать победу из собственных просчетов.

- Так что же теперь такое - скопцки?

- Ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; есть скопцы, которые оскоплены от людей, и есть скопцы, которые сделали себя сами скопцами для Царства Небесного. Крышка - он ведь не за Плутоном или Прозерпиной, не над нами или под ногами нашими. Крышка в нас самих, в наших руках и глазах, в наших ушах и на нашем языке. Они мистики и аскеты, которые видят себя агнцами Ойкумены, теми "овцами", что станут по ту сторону Хрустальной Сферу. Они искуплены из людей, как первенцы Агнцу. Они жили среди пребывающих во тьме, "козлищ", которые станут по эту сторону склепа и не будут допущены в Царство Небесное.