Наталья Деева - Хирург

Гости смотрели сквозь него. Имена, которыми они назвались, им не подходили. Им не подошло бы ни одно человеческое имя, да и нечеловеческое — тоже. Сидя в одном кресле, они молчали и не производили лишних движений и потому напоминали ожившие манекены. Эмоций они тоже не выказывали. Они ни разу не обратились друг к другу и ни разу никто из них не сказал "я". Откуда-то Хирург знал, что правильнее обращаться к каждому из них — "вы", как к единому организму.

Когда окончательно поблекли бы краски и ощущения, он мог бы стать таким же: человеком-фунцией, чистой идеей без шелухи предвзятых мнений. Он не заметил бы перемену в себе и ликовал бы, что получил "повышение"… Если бы оставался способным ликовать.

— Сколько вам лет? — не выдержал он.

Мерилин сфокусировала на нём ничего не выражающий взгляд.

— Сто двадцать пять. Но мы не бессмертны. Такие, как мы, не живут дольше двухсот пятидесяти, — ответила она и снова "отключилась".

Вместо неё заговорил мужчина:

— Ты напрасно думаешь, что твоя фаворитка уехала из города. Она здесь и очень за тебя беспокоится. Так что, скорее всего, она сюда придёт, если мы не найдём её раньше. Учитывая, как от неё фонит, это будет несложно. Так что твоё геройство напрасно.

— Какое новомодное слово — "фонит", — сказал Хирург, еле сдерживая нарастающее раздражение.

— Зато точно передаёт суть вещей, — подала голос женщина. — Чтобы у тебя не возникало соблазнов, ты останешься в таком состоянии, пока она не найдётся. Так что теперь это в твоих интересах.

Хирург нашёл взглядом револьвер: далеко, не дотянуться.

— Нам не понятно, почему ты не интересуешься своей судьбой? — спросила она.

— Мне и так всё ясно: пока я нужен, я жив, а нужен я как наживка.

— Ошибаешься. Ты единственный Т-киллер в городе. Слухи о нашей беспощадности преувеличены. Как правило, из популяций хелперов и киллеров нас никто не видит, потому что, когда мы приходим, обычно они уже мертвы.

Гордись, ты будешь рассказывать о них желторотым братьям по несчастью, — мысленно усмехнулся Хирург.

— Мы прагматики. Ты или будешь выполнять свою функцию дальше, или сам себя уничтожишь, так что опасности не представляешь никакой. А твоё обновившееся мировоззрение, скорее всего, приведёт к тому, что ты в каждом переродке будешь видеть её, будешь отказываться от ритуала возврата и в итоге умрёшь от инфаркта. Так что звони на работу и проси отпуск за свой счёт. Думаем, это ненадолго.

Алекс

В свете ущербной луны, поднявшейся над горизонтом, дорога обретала цвет чернёного серебра. Многоголосо стрекотали сверчки, изредка в их песню вплетался шелест далёкой машины. Нагретые солнцем камни отдавали тепло, и дуновение ветра казалось дыханием спящего исполина.

Задумчивая Алёна молчала и ступала бесшумно, её загорелое тело сливалось с темнотой — белый сарафан летел как будто сам по себе.

— Ты посмотри, какая красота, — прошептала она, останавливаясь у обрыва.

Дыхание перехватило. Чёрную бездну моря пересекала колышущаяся серебряная дорога. Кое-где на пляже горели костры. Бренчала гитара. Доносился слабый запах дыма и жареного мяса.

— Идём скорее!

Схватив Алекса за руку, Алёна поспешила вниз, споткнулась на сыпучем склоне, её едва удалось удержать. Пришлось идти медленно, что ещё больше подогревало желание окунуться в расплавленное серебро и увидеть под собой звёзды.

Последний рывок — металлическая лестница.

— Сто восемьдесят четыре ступеньки, — проговорила Алёна, спускаясь.

И вот он, берег. Алекс зарылся ногами в ещё не остывшую гальку, скинул джинсы и с разбега окунулся в море. Вниз он старался не смотреть, его пугала чернота. Алёна уже плыла — её голова рассекала лунную дорожку. И вдруг девушка начала плескаться.

— Вау! Вот это да! Алекс, это волшебно!

Набравшись смелости, Алекс глянул на дно и замер. Стоило шевельнуться, и словно ниоткуда появлялся звёздный вихрь, кружился, повторяя движение, и медленно угасал. Чем дальше Алекс отплывал от берега, тем больше зажигалось подводных звёзд. Наконец он остановился, взмахнул рукой — родился сполох, рванулся за ней, как хвост кометы.

Барахтаясь, он думал, что если кто-то наблюдает сверху, то видит посреди моря факел. Он ощущал себя богом, рассыпающим по небу звёзды: огромные, маленькие и крошечные, сливающиеся в полотно млечного пути.

Плескался он, пока зубы не начали отбивать дробь.

На берегу он закутался в полотенце и прижался к ещё тёплому камню, на котором, как белая бабочка, застыл сарафан. Девушка, похоже, не мёрзла и всё ещё плавала, то и дело доносились её восторженные вскрики. Заметив, что Алёна взяла курс на берег, Алекс развернул полотенце и, едва она вышла из воды, укутал её.

— Какой холод-д-д, — пробормотала она, переминаясь с ноги на ногу.

Алекс протянул початую бутылку вина:

— Вот, согрейся.

— О, спаситель ты мой, — она тут же приложилась к горлышку, вернула бутылку.

Алекс глотнул и оставил на потом, твёрдо решив купаться второй раз.

— Ну что, ещё в заплыв пойдём? — спросила Алёна, под полотенцем снимая купальник. — Так противно, когда мокрые тряпки холодят! Я первая, а ты отвернись, не подглядывай!

Алекс разоблачаться не стал.

На этот раз он замёрз одновременно с Алёной, на берегу укутался и отвернулся, краем уха слушая, как она возится рядом.

— Всё, я оделась, — сказала она. — Где живительная влага?

— Там, — Алекс указал на море и достал бутылку из расщелины в камне.

Он с удовольствием побыл бы здесь ещё, но Алёну разморило вино. Растормошив её, Алекс зашагал к лестнице.

На выходе из дачного кооператива светился полуночный ларёк — "алкогольная реанимация". Алёна пробормотала:

— У тебя деньги есть? Не дойду — топливо закончилось.

— Так начинается алкоголизм, — сказал Алекс, пересчитывая остатки роскоши. — Тринадцать с мелочью.

— Давай сюда. И у меня десятка, — она постучала в закрытое окошко. — Дайте изабеллу в тетрапаке. Спасибо. Держи, открывай.

Алекс свинтил крышку, отхлебнул, поморщился:

— Кислятина.

— Нам главное — результат, — девушка забрала "топливо" и присосалась к горлышку.

Видя её душевные метания, Алекс не удержался, спросил:

— Что у тебя случилось?

— Не понятно, что ли? Лёшка уехал, муж послезавтра возвращается. Закончилась жизнь привольная. Опять стирка, кухня, — она вздохнула.

— Ну так разводись, чего мучиться? — выдал Алекс очевидную, на его взгляд, истину.

— Эх, есть, чего. Квартира совместная, быт. Я запала, а для Лёшки это всё игрушки.