Михаил Ишков - Заповедник архонтов

На экране опять изменился временной масштаб, и изображения Дауриса и Тавриса вдруг принялись пучиться и сжиматься. По их громоздким беспокойным телам вновь побежали многоцветные кривые, начали выстраиваться графики, колонки цифр. Всякий раз, как размеры Дауриса уменьшались до пунктирной окружности, проходившей под его фотосферой, со станции в сторону звезды выпускались какие-то яйцевидные снаряды. Они погружались в тело Дауриса и через некоторое время светило возвращался к первоначальному объему, опять же пунктиром обозначенному на экране. В этот момент меня впервые кольнула крамольная мысль — только ли для приема кораблей служил этот комплекс? Уж не для контроля над беспокойным, того и гляди готовым сжаться в коллапсе и со взрывом возродиться в образе сверхновой звезды Даурисом, была построена приводная оболочка? То, что с самого начала не давало покоя — прежде всего значительно бльшие размеры станции по сравнению с сооружениями на Беркте (а ведь тот централ являлся узловым для обширного сектора Галактики) вдруг очертилось внезапной догадкой — неужели ее разрушение неминуемо погубит Хорд?..

В углу застрекотал аппарат, из него поползла широкая лента испещренная значками, похожими на наших пауков, тараканов, бабочек. Скоро у меня в руках оказался свиток, в котором был дан отчет — по-видимому, очень краткий — за весь указанный период, то есть, с момента выключения машины до ее пуска. Я развернул распечатку — без пол-литра, то есть, без словаря не разберешься.

Догадка о возможной связи приводного централа с процессами, происходящими в недрах красного гиганта, обескуражила меня. Сколько помню себя на Хорде, не было дня, чтобы я не попадал в двусмысленную, требующую скорого и точного решения ситуацию. Всякий раз мне приходилось самостоятельно делать выбор, и в каждом случае это было тяжкое испытание. Вот и теперь! Если мысль о подлинном назначении этой преисподней верна, придется менять всю идеологию нашей миссии и призывать губошлепов любой ценой сохранить в целости и неприкосновенности эту цитадель Черного гарцука.

Ладно, где наша не пропадала! Прежде необходимо до конца убедиться, что картина взаимоотношений удивительного по своей неожиданности любовного треугольника: взбесившегося фламатера, приводной станции и экспедиции хордов мною оценивается верно. Интуиция подсказывала, что если с геенной огненной и сообществом губошлепов мне кое-как удалось разобраться, то звездный грузовик, зверь третьего класса, до сих пор оставался в этом уравнении неизвестной величиной.

Может, все-таки рискнуть и отправиться на зов? Но прежде следует выяснить, чем занимаются мои соратники по борьбе.

Вот и пришел черед удивительным штучкам-дрючкам, которыми снабдил меня батяня-комбат. Я извлек из ноги шарик-оболочку, с помощью которого, как уверял меня попечитель, можно войти в цепи управления станцией и попытаться установить контроль над программным контуром. Успех подобной операции был под большим вопросом, но, по крайней мере, полагал я, кое-какими цепями на приводном централе — в первую очередь линиями связи и транспортными средствами, овладеть было можно.

Получив команду, шарик размером с горошину всплыл с ладони, начал совершать зигзагообразные движения по всему пространству овального зала, затем спикировал к одному из аппаратов, стоявших в углу. Прилип к поверхности, растаял. Вскоре до меня донесся мысленный оклик.

«Готов к приему».

«Изображение вспомогательного шлюза».

Шарик-помощник передал кодовые сигналы, и в тот же миг на экране возникло изображение нашего челнока. Кадр придвинулся к полупрозрачной стене, очертания предметов помутилось, но тут же обрело прежнюю ясность.

…Хорды, объединившись в три круга, взявшись за руки, молились. Повторяли вслед за апостолом Петром.

— К Тебе, кому единому подобает имя Повелитель, Сущий, грозный Судия, Тот, кого можно любить, неприступный царь Славы, Ветхий днями, Старец наш, Господин, Ковчег нерукотворный, обращаемся… Спаси и сохрани нас.

Так повторялось несколько раз. Наконец Огуст, сидевший во втором ряду соплеменников, подал знак, и моление закончилось. Многие утирали пот со лба.

Спустя несколько минут Левий Матвей поднялся с места, вытянул вверх руку с разогнутыми двумя — указательным и средним, остальные сложены в горсть, — пальцами и объявил.

— Сказал Ковчег, а учитель донес его слова до нас, страждущих, замурованных в геенне огненной, посланных на съедение зверю, — плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над птицами небесными и над рыбами морскими, над всякой ползающей и бегающей по пальмам тварью.

Он сделал паузу, затем простер руки к слушателям.

— Вот собрались мы, узнавшие имя Создателя, и радости нашей нет предела, ибо сегодня день торжества. На краю гибели, в пасти Черного гарцука, играем мы свадьбу повелителя нашего Огуста, его помощника Этты и скромной сестры-девицы Дуэрни, пусть будут благословенны их имена. Слушайте сюда, поселяне. Внимайте душой…

«Блаженны изгнанные за правду,

Блаженны храбрые сердцем,

Блаженны верные долгу, ибо их есть Царство Божие.

Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах.

Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленой?

Она уже ни к чему не годна, так выбросите ее вон на попрание людям».

Левий Матвей справа налево почесал лоб, обошел круг слушателей — все они тоже почесали лбы, — потом обратился к Огусту.

— Встань жених.

Тот поднялся.

— Встань, жених, — обратился Левий Матвей к Этте.

Тот тоже встал.

— Встань, непорочная сестра. Соедините руки.

Женихи и невеста соединили руки.

— Вот было бы здорово, — совсем простецки воскликнул апостол Павел, — если бы учитель мог видеть нашу радость…

Я тотчас отдал мысленную команду и как только пришел ответ, что звуковой канал задействован, сказал.

— Вижу!.. Благословляю…

Все хорды повскакали с мест, начали скакать с ноги на ногу, радостно почесывать друг другу спины, а я, изумленный, с этого момента насквозь пропитанный сознанием неистребимого родства со всеми брачующимися, со всеми приглашенными, зваными и незваными, со всеми убогими, прежними, будущими и нынешними женихами и невестами, желающими плодиться и размножаться при любых обстоятельствах, на краю пропасти, в геенне огненной, в сердце звезды, — взмолился, обращаясь к тому, в ком сомневался, кого искал всю жизнь, с чьим именем шел в бой за сохранение папоротникова цветка, чьим именем внушал истину — дай Бог вам счастья.