Владимир Динзе - Танк смерти (сборник)

Был воскресный вечер и улицы кишели народом, так что я с трудом протискивался сквозь толпу. Всюду были матросы, матросы и женщины. Женщины посреди улицы, женщины на тротуарах, женщины в дверях таверн, женщины в окнах, за столиками, за буфетами. Двери таверн были устроены таким образом, что верхняя часть их на высоте человеческого роста оставалась открытой, что давало прохожим возможность заглянуть внутрь и убедиться, имеются ли еще свободные места и как обстоит дело с женщинами.

Матросы плясали под завывающие звуки гармоник, потрясая широчайшим штанами, — плясали в одиночку, плясали парами, плясали с женщинами. Матросы распевали посреди улицы, распевали хором, распевали с женщинами, распевали в одиночку. Матросы переругивались между собой, переругивались с женщинами, переругивались с прохожими. Матросы сидели в тавернах за столиками, курили, напивались — в одиночку, вдвоем, компаниями по десять человек, с женщинами. Матросы расходились по коридорам, комнатам, кроватям — с опиевыми сигаретами, виски, с женщинами.

О, женщины, о, матросы, о, развлечения моржа! Каких только женщин там не было: с обнаженными руками, ногами, грудью, напудренные и раскрашенные в белый, красный, розовый, синеватый, зеленоватый цвета. Какие невероятные положения принимали их усталые ноги, как они кокетничали своими обведенными черными глазами. Пылающие сигареты в алых губах, пылающие сигареты в матросских губах, дымящие беспрестанно…

Освещенные и кишащие народом вечерние улицы казались окутанными розоватыми испарениями виски, огня, измызганной любви и дымом сигарет. Таково было мое первое впечатление от портового района, этого матросского рынка любви.

Прошло не меньше двух часов, прежде чем я выбрался из этого квартала и достиг набережной. Теперь я понял, что полисмен, действительно, указал мне кратчайший путь. Однако, я отнюдь не раскаивался, что не последовал совету полисмена: я увидел вблизи поле моей деятельности. Нужны были целые легионы закаленных бойцов армии спасения, способные вести наступление день и ночь в течение многих месяцев и лет.

— Господи, боже, небесный отец наш! — воскликнул я мысленно. — Да грянет глас твоей боевой трубы из моих чемоданов с литературой, да засвистят снаряды моих брошюр из рук моих помощников и да загрохочут пушки моего слова, уничтожая человеческую мерзость!

С тех пор я ежевечерно посещал эту базу моряков, и в конце концов мне стало казаться, что в процессе разведки и подготовки наступления я даже полюбил эти улицы. Несмотря на то, что в будние дни народу было несравненно меньше, чем в день господень, музыка, ругань, песни, пляски, визг и крик продолжались далеко за полночь. Еще после трех часов можно было наблюдать запоздалых гуляк, пробиравшихся вдоль стен, обмякших, в сдвинутых набок фуражках и измятых блузах. Время от времени, напоминая кошачьи крики, раздавались протестующие вопли обиженных женщин, павших жертвами обмана и не получивших платы за любовь. Иногда они разражались потоком бесстыдной брани или принимались плакать навзрыд, причем слезы, катясь по густо напудренным и накрашенным щекам, причиняли такие опустошения на лице, которые можно сравнить только с разрушениями, причиняемыми обвалами в горах. Впрочем, возможно, что души их, — я пользуюсь этим словом за неимением другого, — возможно, что души их подвергались опустошениям не меньшим, чем тела.

Вам, конечно, неизвестны быстрота и уверенность, с какими действует наш штаб. Я не успел еще как следует осмотреться в квартале матросских увеселений, как получил из Лондона приказ: военных кораблей не посещать, организовать отряды в городе и действовать по собственному усмотрению применительно к обстоятельствам.

Я чувствовал себя задетым тем, что морской офицер одержал верх надо мной — офицером армии спасения. И эта-то обида явилась причиной, заставившей меня взяться за работу с утроенной энергией, благодаря чему я в течение одной недели успел организовать несколько сторожевых постов, а через полгода мог с уверенностью говорить о целом корпусе армии спасения на улицах Валетты.

Мой корпус состоял из самых разнообразных людей; были молодые и старые, мужчины и женщины, не исключая даже детей. Вначале бойцы прогуливались попарно по наиболее благополучным улицам, как бы подготовляясь к атаке, но пока еще не заходя в матросский квартал. Лишь после того, как закончилось формирование первого полка и из Лондона поступили достаточные средства, я предпринял свой наступательный маневр в полной боевой готовности. С барабанным боем под звуки труб и литавр мы маршировали по главным улицам Валетты, а в один воскресный вечер прорвались сквозь толпы гуляющих в портовый район. С громкими песнями, барабанным боем и музыкой ринулись мы вдоль рядов таверн, разбрасывая наши воззвания. Песня, сочиненная мною специально для этого похода, начиналась словами:

«Божий дредноут рассечет ваши сердца, как океанские волны…»

Первое впечатление от нашего выступления получилось поразительное. Пляски и песни мгновенно прекратились, матросы выстроились вдоль улицы, женщины облепили окна таверн напудренными лицами с полуоткрытыми от изумления алыми губами. Мне казалось, что пары алкоголя и мерзости сразу рассеялись. Как бы то ни было, но замешательство достигло такой степени, что позже, когда мы поодиночке возвратились для разведки, оказалось, что вместо того, чтобы предаваться пляскам и разврату, большинство женщин читало разбросанную нами литературу.

Демонстрация удалась, а за ней последовало самое главное: по целым ночам наши бойцы переходили из улицы в улицу, от дверей к дверям, из одной таверны в другую, от матроса к матросу, от одной падшей к другой. Какие только унижения, насмешки и издевательства не пришлось перенести нашим воинам! Невинность и целомудрие наших женщин подвергались грозной опасности на каждом перекрестке. После ударной и ожесточенной борьбы, длившейся несколько месяцев, некоторые из увеселительных заведений вынуждены были закрыться за недостатком посетителей. Зато в остальные таверны бойцы нашей армии имели возможность проникнуть только в сопровождении полисмена.

Но по мере того, как росли затруднения и сопротивление становилось упорнее, росла и моя настойчивость. Каждое воскресенье мы устраивали на перекрестках в матросском квартале лекции в сопровождении световых картин на стенах домов. Эти картины изображали вредные последствия пьянства и разврата, а также умиротворенность человека спасенного. Каждую ночь патрули наших бойцов дежурили на улицах, у ворот, у входов в таверны, под окнами, около пристаней, — всюду, где собирались или проходили моряки. Они распевали песни спасения и неустанно призывали к обращению. Наши барабаны грохотали, беспрестанно призывая, напоминая, пугая, предостерегая. Наши научно обоснованные лозунги отличались грубостью: «Спасение зависит от состояния твоего желудка», «Ты болен, если тебя рвет от виски и опиевых сигарет».