Тэд Уильямс - Горящий человек
Когда я один-единственный раз набралась мужества и спросила отчима, за что он держит колдунью в тюрьме, он посмотрел поверх моей головы на небо, как будто оно внезапно окрасилось в новый цвет, и сказал:
- В этом месте слишком много дверей, девочка. Открываешь одну, потому другую и оказываешься в том же месте, откуда вышел. Я не могу найти дорогу.
Если это был ответ, для меня он смысла не имел.
* * *
Я предложила колдунье смерть, а она взамен предсказала мне судьбу.
Часовые на стенах Внутреннего Двора прокричали полночь, когда я поднялась. Легла я уже давно, но сон не шел ко мне. Я завернулась в самый плотный свой плащ и выскользнула за дверь. Из комнат отчима слышался его голос - он говорил, как будто с гостем, и мне стало горько, потому что я знала, что он там один.
В этот час темницы караулил лишь один старый, покалеченный солдат - он крепко спал и даже не шелохнулся, когда я прошла мимо. Факел на стене почти догорел, и я не сразу разглядела колдунью во мраке. Я хотела позвать ее, но не знала как. Мне казалось, что громада спящего замка давит на меня.
Наконец тяжелые цепи брякнули.
- Это ты, дочка? - устало спросила она, встала и подошла ко мне. Даже при этом слабом свете она казалась уми рающей. Моя рука потянулась к мешочку на шее. Я помолилась про себя, коснувшись своего золотого Древа, а потом нащупала ту, другую вещь, которую носила при себе с той ночи, когда умерла мать. Мне померещилось, что коготь светится сам по себе, независимо от тусклого света факела. Я протянула его сквозь решетку.
Колдунья, подняв бровь, взяла его у меня, положила на ладонь и печально улыбнулась.
- Отравленный совиный коготь. Очень кстати. Для кого же он - для моих тюремщиков или для меня?
Я беспомощно пожала плечами:
- Ты ведь хочешь быть свободной?
- Но не таким путем, дочка. Во всяком случае, не теперь. Я, собственно, уже сдалась - вернее, заключила сделку. Я дам твоему отчиму то, чего он хочет, в обмен на мою свободу. Я должна увидеть небо еще раз. - И она вернула мне коготь.
Я смотрела на нее, и потребность знать больше одолевала меня, как тошнота.
- Почему ты не хочешь сказать, как тебя зовут?
Та же печальная улыбка.
- Потому что свое настоящее имя я не называю никому, а любое другое было бы ложью.
- Тогда солги.
- Странный дом! Хорошо. На севере меня зовут Валада.
Я попробовала имя на язык.
- Валада. Значит, теперь он освободит тебя?
- Да, если мы оба выполним свою часть договора.
- Что это за договор?
- Скверный. - Она посмотрела мне в глаза. - Не надо тебе знать об этом. Кто-то непременно умрет - я это вижу так же ясно, как твое лицо в окошке.
Сердце у меня в груди обратилось в холодный камень.
- Умрет? Но кто?
У нее было усталое лицо, и я видела, как ей трудно стоять под тяжестью оков.
- Не знаю. Я и так уже сказала тебе лишнее, дочка, - это от слабости. Не твое это дело.
Я ушла еще более несчастная и растерянная, чем явилась сюда. Колдунья будет свободна, но кто-то умрет. Я не сомневалась в ее словах - да и никто бы не усомнился, видя ее пронзительный печальный взор. На обратном пути Внутренний Двор показался мне совершенно новым, странным и незнакомым местом.
* * *
Мои чувства к Телларину оставались на удивление сильными, но после предсказания колдуньи я чувствовала себя такой несчастной, что любовь стала для меня скорее огнем, кое-как согревающим холодную комнату, чем солнцем, освещающим каждый уголок, как было прежде.
Холодок внутри превратился в леденящую стужу, когда я случайно услышала разговор Телларина с Аваллесом. Они говорили о тайной задаче, которую поручил им господин Сулис, - она была как-то связана с колдуньей. Трудно было догадаться, о чем идет речь, - мой любимый и его друг сами знали не все, да и говорили они не ради просвещения того, кто подслушивает. Я поняла только, что отчим вычитал из книг о приближении некого важного события. Нужно не то найти, не то развести какой-то огонь. Для этого придется пойти куда-то ночью, но они не говорили, а может быть, сами не знали, в какую ночь это произойдет. И мой любимый, и Аваллес испытывали явное беспокойство по этому поводу.
Если я и прежде боялась, думая об опасности, грозящей моему бедному, повредившемуся отчиму, то теперь я сделалась прямо-таки больна от ужаса. Не знаю, как я дожила до конца дня, так изводила меня мысль, что с моим Телларином может случиться беда. Я роняла свой бисер столько раз, что Ульса в конце концов отняла у меня работу. Я долго не могла уснуть, а проснулась с колотящимся сердцем: мне приснилось, что Телларин горит в огне, а я не могу ему помочь.
Я проворочалась всю ночь. Как мне уберечь любимого? Предостерегать его было бесполезно. Он был упрям и верил только в то, что мог потрогать, он отмахнулся бы от предсказания колдуньи. И даже если бы он поверил мне, что он мог сделать? Отказаться выполнить приказ своего господина по наущению своей тайной любовницы? Нет, бесполезно было бы убеждать Телларина не ходить - он говорил о вер ности своему суверену почти столь же часто, как о чувствах ко мне.
Наряду со страхом меня мучило любопытство. Что такое задумал отчим? Что он вычитал в своих книгах, если готов рискнуть не только собственной жизнью, но и жизнью моего любимого?
Я знала, что никто из них ничего мне не скажет. Даже колдунья заявила, что это не мое дело. Эту тайну я могла раскрыть только сама.
Я решила заглянуть в книги отчима, которые он прятал и от меня, и от всех остальных. Раньше это было бы почти невозможно, но теперь, когда Сулис всю ночь читал, писал или разговаривал сам с собой, мне думалось, что днем он будет спать как мертвый.
Я пробралась в его покои рано утром. Слуг своих он давно уже распустил, и никто не осмеливался стучаться к нему без зова. В комнатах не было никого, кроме отчима и меня.
Он лежал поперек кровати, свесив голову за ее край. Не знай я, как он умерен во всем, я могла бы подумать по его хриплому дыханию и по беспорядку на постели, что он напился до бесчувствия, - но Сулис почти не пил вина.
Ключ от сундуков с книгами висел у него на шее. Я вытащила его из-под рубашки и не могла не заметить при этом, насколько счастливее у Сулиса лицо, когда он спит. Морщины на лбу разгладились, челюсти не сжимались больше в привычной угрюмой гримасе. В тот миг, при всем моем возмущении тем, как он поступил с колдуньей Валадой, я пожалела его. Какое бы безумие ни овладело им, на свой лад он был добрым человеком.
Он пошевелился и произнес что-то во сне. С бьющимся сердцем я сняла с него ключ через голову.
Отперев сундуки, я стала вытаскивать и просматривать запретные книги одну из другой, прислушиваясь к дыханию спящего. Большинство этих фолиантов в простых переплетах было написано на незнакомых языках, а кое-где я и буквы не могла распознать. В книгах, понятных мне, содержались либо волшебные сказки, либо рассказы о нашем замке в пору владычества северян.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});