Уильям Котцвинкл - Ип

Велосипед привез его в лес. Эллиот спрыгнул на землю и перевел велосипед на другую сторону усыпанной сухими ветками просеки. Странно: велик ржавый, весь во вмятинах оттого, что он так часто бросал его где придется, оставлял под дождем, но сегодня катит легко, как никогда. И казалось, несмотря на ржавчину, что велосипед блестит как новенький.

Эллиот вел его через лес, по извивающейся тропинке. Дойдя до поляны, он сразу всем своим существом ощутил: здесь произошло что-то невероятное. Все здесь хранило память об огромном космическом корабле. Близоруко щурясь сквозь очки на траву, где эта память неизгладимо отпечаталась, Эллиот почти видел корабль, который еще недавно был здесь.

Сердце Эллиота громко стучало, и если бы у него в груди был свет, этот свет бы уже горел. Немыслимо огромная энергия, витавшая до сих пор над поляной, коснулась лба Эллиота, и лоб запылал.

Старый ученый в кустах неподалеку старался не обнаружить своего присутствия. Вот-вот он испустит дух, и зачем видеть это посторонним?

Что же касается землянина, то он теперь делал что-то непонятное. Он достал небольшой мешочек, вынул из мешочка что-то совсем маленькое. Положил это на землю, прошел несколько шагов, положил точно такое же, сделал опять несколько шагов и опять положил, и еще раз, и еще, и в конце концов землянина не стало видно, он исчез за поворотом.

Древний путешественник, собрав последние силы, пополз из кустов посмотреть, что молодой землянин положил на землю. Любопытство было наихудшей чертой его характера, но в его возрасте менять себя было поздно.

Он выполз на поляну и увидел, что оставил там молодой землянин круглую таблетку, удивительно похожую на космические питательные таблетки, служившие пищей на корабле. Он перевернул ее у себя на ладони. На ней было отпечатано нечто не поддающееся расшифровке: М&М[1].

Он взял таблетку в рот и подождал, пока она растворится.

Восхитительно!

Сказочный вкус!

Он заковылял вслед за Эллиотом, подбирая и съедая одну таблетку за другой, и силы возвращались к нему, а с ними и надежда…

Мэри подала ужин. Сегодня она приготовила одно из своих фирменных блюд, консервированные макароны с сыром, и туда бросила (завершающий штрих, чтобы придать блюду изысканность) горсть орехов кэшью.

— Эллиот, ешь.

Эллиот сидел, как всегда сгорбившись, над тарелкой, и вид у него был такой, будто он приготовился, надев маску с трубкой, в эту тарелку нырнуть.

Увы, ребенок у нее депрессивный.

Мэри вспомнились другие обеды, когда Эллиот был совсем маленький, а она и отец Эллиота швыряли друг в друга ножи для масла. Куры отскакивали от стен, с потолка сталактитами свисало пюре, и соус капал прямо на головку Эллиота. Конечно, это не прошло для него бесследно.

Она попыталась разрядить атмосферу непринужденной болтовней:

— Кстати, какие костюмы вы придумали себе на Хэллоуин[2]?

Этот жуткий вечер уже не за горами; в ее доме побывает несколько сот детей, они будут фальшиво петь и нахально на нее пялиться.

— Эллиот будет домовым, — съязвил Майкл.

— А пошел ты!.. — огрызнулся Эллиот.

— Молодой человек, — Мэри постучала вилкой по стакану Эллиота, — ешьте ваши макароны.

— Никто мне не верит, — с горечью сказал Эллиот, и взгляд, которым он смотрел на аппетитное кушанье, стал еще сумрачней.

Мэри ласково погладила его руку.

— Не то что совсем не верим, милый, но…

— Он был настоящий, клянусь!

Эллиот смотрел на нее через толстые линзы полными мольбы глазами.

Мэри повернулась к Герти, младшей в семье; ей было всего пять, но она уже требовала себе все.

— Герти, детка, кем ты будешь на Хэллоуин?

— Бо Дерек[3], мамочка.

Изнемогающее под бременем забот сознание Мэри заполнил целиком, вытеснив все остальное, образ ее малютки дочери: она представила себе, как та голышом, мокрая, шествует по тротуару мимо их дома. Бо Дерек! Чтобы отвлечься от этих мыслей, она занялась едой, но Майкл решил снова клюнуть Эллиота.

— Может, — сказал Майкл свысока, как он часто разговаривал с младшим братом, — это была игуана?

— Игуан мне и так девать некуда, — сказала Мэри тихонько одному из орехов кэшью.

— Никакая это не игуана, — обиженно буркнул Эллиот.

— А ты знаешь, — сказал Майкл, — некоторые думают, что в канализационных трубах водятся аллигаторы.

«Вот именно, аллигаторы, — подумала Мэри. — Может, вместо игуан начать считать аллигаторов? Все-таки разнообразие».

Она повернулась к Эллиоту.

— Эллиот, Майкл хочет только сказать, что тебе, наверно, просто показалось. Такое бывает. Нам всем, и очень часто, мерещится всякая всячина…

Ей, например, очень часто мерещится, будто она входит в магазин самообслуживания и видит в отделе двухдолларовых вещей попавшее туда по ошибке платье от Диора. И потом в кафе-автомате ослепляет всех своим видом.

— То, что я видел, померещиться не могло, — стоял на своем Эллиот.

— А может, — предположил Майкл, — это был маньяк?

— Прошу тебя, Майкл, — сказала Мэри, — не засоряй голову Герти такими разговорами.

— Мамочка, а что такое маньяк?

— Человек в плаще, детка, всего-навсего.

Почему головы у детей забиты всякой чушью?

Почему приходится слушать за столом бесконечные споры? Где милая болтовня, которая должна бы стать приправой ко второму блюду — замороженным рыбным палочкам?

— А может, — бубнил Майкл, не обращая внимания на ее мимический приказ умолкнуть, как не обращал никогда внимания на все другие ее приказы, — а может, это был эльф?

Эллиот отбросил вилку.

— Какой эльф, дерьмо?!

— Эллиот, ты никогда больше не употребишь этого слова за столом. И вообзе в нашем доме.

Поставив локти на клеенку, Эллиот навалился на стол.

— Папа бы мне поверил.

— Так почему бы тебе не позвонить ему и не рассказать? Если у папы до сих пор не отключили телефон, а скорее всего отключили.

— Не могу позвонить, — ответил Эллиот. — Он в Мексике вместе с Салли.

Когда имя ее бывшей подруги было произнесено вслух, Мэри постаралась не обнаружить своих чувств, а только ниже склонилась над тарелкой с рыбными палочками. Какими жестокими бывают ее дети, особенно Эллиот!

— Если увидишь ЭТО снова, чем бы оно ни оказалось, не подходи близко. Крикни меня, и мы позовем кого-нибудь, чтобы от нас ЭТО убрали.

— Кого-нибудь вроде собаколова? — спросила Герти.

— Совершенно верно.

На заднем крыльце негромко зарычал Харви.

— Но ведь ему сделают лоботомию, — сказал Эллиот, — используют для опытов или еще чего-нибудь.