Роберт Силверберг - Наблюдатели

Однако загвоздка заключалась в том, что изменилось качество наблюдателей. Когда вместо страдающих от климакса матрон и худосочных деревенских жителей с больной щитовидной в роли очевидцев стали выступать президенты банков, полисмены, сенаторы и профессорш-физики, спор перешел в новую стадию: его перестали считать развлечением чокнутых. Фолкнер вынужден был это признать. Поворотным стал 1975 год: количество наблюдений и количество респектабельных наблюдателей в этот год резко возросло.

Фолкнер не мог обращать внимания на бредни лунатиков, на расхожие глупости. Но он не мог игнорировать тех, чьим словам привык доверять.

И все же эта работа вошла в его суть, как заноза. Он не мог позволить себе поверить в то, что так называемые тарелки что-то иное, нежели природное явление. Окажись они на самом деле кораблями из космоса, его работа стала бы по-настоящему важной и ему пришлось бы отказаться от удовольствия бередить рану в душе. Тому Фолкнеру нужна была эта боль, она пришпоривала его. Поэтому он враждебно встречал любые доводы в пользу того, что его работа обеспечивает безопасность страны.

Он переключился на сигналы, подаваемые металлоискателями.

Ничего. Да и откуда взяться этим сигналам?

Он вызвал Бронштейна, который сейчас был в восьмидесяти милях южнее его, в окрестностях Акома-Пуэбло.

– Что нового, капитан? Что сообщают?

– Ничего, – отозвался Бронштейн. – Хотя в Акоме видели светлую полосу на небе. Это же зафиксировали и в Лагуне. Вождь племени говорит, что очень многие его люди перепуганы.

– Скажи им, что нечего беспокоиться.

– Я так и сделал. Не помогает. В них будто бес вселился, Том!

– Пусть пляшут, чтобы изгнать бесов.

– Том!

– О'кей, извините, сэр! – Фолкнер сделал саркастическое ударение на последнем слове. Затем, зевая, добавил: – Ты знаешь, в Белом Доме тоже завелись бесы. Бедняга Уэйерленд последний час сидит как на иголках. Ему нужны результаты, не то…

– Я знаю. Он связывался со мной.

Фолкнер нахмурился. Какого черта Уэйерленд действует через его голову! Есть же все-таки субординация. Он переключился на другой канал.

Вездеход торопился на запад. На крыше вращалась чувствительная антенна.

Она засекла бы даже незначительное количество металла. Термодетекторы охотились за инфракрасным излучением. От них не ускользнет ни одно живое тело размером больше сумчатой крысы. Каждые тридцать секунд поисковая установка испускала лазерный луч, он отражался от сферы в восьмидесяти милях и возвращался, но не приносил ничего нового.

Фолкнер продолжал нажимать кнопки, щелкать тумблерами, поворачивать рукоятки. Он испытывал сдержанное удовлетворение от игры своих рук над сложным пультом управления, упивался мощью электронной машинерии, хотя был твердо убежден в тщетности поисков. Пару месяцев тому назад до него наконец-то дошло, почему ему так нравится возиться с оборудованием. Он играл роль астронавта.

Сейчас он сидел, сгорбившись, в теплой кабине вездехода, почти как в космической капсуле на орбите. За тем только исключением, что его ягодицы отмечали каждый ухаб. Но перед ним был полный набор ярких световых индикаторов и крохотных экранов, – мечта каждого мальчишки, бредящего космосом, – и он мог извлекать из датчиков не меньше информации, чем астронавт. Правда, все эти параллели заставляли вспомнить о тщетности поисков и крушении своей карьеры. И тем не менее он продолжал наугад нажимать кнопки.

Фолкнер снова связался с Тоникой. Перекинулся несколькими фразами с экипажами двух вездеходов, следовавших на север. Один из них только что прошел Таос, другой прочесывал местность вблизи испанских поселков по ту сторону национального парка Санта-Фе. Затем полковник переговорил с теми, кто обследовал пустыню между Сокорро и Ислета-Пуэбло. Обменялся краткими замечаниями с Бронштейном, который через пустынную, всеми заброшенную местность к югу от Акома-Пуэбло двигался к резервации Суни. Под наблюдением оказалась вся территория, над которой пролетел злополучный метеор, но пока что не попадалось ничего стоящего внимания.

Каждый час Фолкнер включал радио и телемониторы и прослушивал выпуски новостей. По-видимому, очень многие в эту ночь издали вопль «летающая тарелка!» Потому что дикторы лезли из кожи вон, пытаясь убедить всех в том, что это всего лишь метеор. Ловя станцию за станцией, Фолкнер слышал одни и те же пустые заверения. Все цитировали Келли из Лос-Аламоса. Кто этот Келли? Астроном? Нет, просто один из членов «технического персонала».

Может быть, привратник. Но средства массовой информации использовали факт его причастности к Лос-Аламосу как фетиш для взволнованных слушателей.

А теперь они призывали на подмогу некоего Альвареса из обсерватории «Маунт-Паломар», а также мистера Мацуоку, которого отрекомендовали известным японским астрономом. Ничто в выступлениях авторитетов не указывало на то, что они видели огненный шар. И все же оба ученых мужа со знанием дела говорили о метеорах, красочно описывая разницу между ними и метеоритами, чтобы похоронить беспокойство под грудами словесной шелухи. К полуночи правительство обнародовало часть информации, полученной системой обнаружения и приборами на спутниках. Да, спутники засекли метеор. Нет, опасаться нечего. Чисто природное явление.

Фолкнер ощутил тошноту.

Его закоренелый упрямый скептицизм в отношении атмосферных объектов можно было сравнить только с не менее стойким недоверием правительственным заявлениям. Если правительство так хлопочет, чтобы успокоить людей, значит, повод для беспокойства есть, и повод серьезный. Это не требовало никаких доказательств. Но как бы ни был он натренирован в интерпретации лживых официальных заявлений, Фолкнер не мог позволить себе поверить в реальность летающих тарелок.

Было уже далеко за полночь. Он тупо уставился на массивный затылок водителя, отделенного от него перегородкой, и изо всех сил пытался подавить зевоту. Он мог бы проездить всю ночь. Ничто не ожидало его в Альбукерке, кроме пустой постели и бессонницы, заполненной ломаньем сигаретных окурков. Его бывшая жена укатила в отпуск в Буэнос-Айрес с новым мужем. Фолкнер уже привык к одиночеству, но нельзя сказать, что оно пришлось ему по душе. Другие мужчины находили утешение в работе в такие периоды жизни, но работа Фолкнера, как он сам часто говорил, не была занятием для взрослого человека.

В три часа ночи он достиг подножия гор. Сквозь национальный парк можно было бы проехать по просеке, но он дал приказ водителю развернуться.

В Альбукерке он вернется, сделав большую петлю, через Меса-Приета, Жемез-Пуэбло и далее вдоль западного берега Рио-Гранде. В Топике, очевидно, все еще бодрствуют, вероятно, не спят и в самом Вашингтоне.