Геннадий Емельянов - Истины на камне

- Эге-ге-ге!!

Эха не было. Крик мой пропал, запутался, будто в вате.

Я вылез из воды, отряхиваясь, и опять спросил у воина - он лежал на спине с закрытыми глазами, блаженствовал:

- Так почему все-таки ты меня не боишься?

Парень вылез из речки неловко и ударился задом о песок.

- Вы уже были.

- Как это - были?

"Лингвист" помаргивал лампочкой, и воин косился ни него без симпатии.

- Вы ушли и пришли.

- Мы не приходили!

- Разве не вы оставили нам Истины на Камне?

- Не мы.

- Я не верю! - ответил воин и поднялся, стаскивая с себя набедренную повязку. Черные его ягодицы блестели, как лакированная мебель. Он отжал повязку, морщась, уселся на свой мокрый след, оставленный давеча. Какой смысл было тогда отжимать повязку, коли опять устроился в лужу. Забавный, однако, малый.

- Что за камень?

- На нем Истины. Он там. - Воин вытянул руку, показал в моросное и дряблое небо. - Он у врагов, а Пророк, - тут воин подозрительно огляделся: не слушает ли нас кто? - а Пророк забыл Истины, Он помнит только одну, но Камень большой.

Я, конечно, ничего не понял и пожал плечами.

- Племени нужны Истины, жить без них грешно - так завещано.

- Кем же завещано?

- Кто ушел и придет. Абракадабра какая-то!

- Ты теперь домой подашься, парень?

- Нет, я умер.

- Ты, милый, совсем живехонек. Ну поедем со мной тогда.

- Я сейчас буду вытаскивать сердце и удалюсь к Вездесущему.

- Это успеется. Все мы когда-нибудь удаляемся к Вездесущему. - Я затолкал этого малахольного юнца в танкетку, и мы помчались домой. Скафандр мой лежал рядом на сиденье, и шлем, свисая, болтался при тряске, будто голова трупа. Это было неприятно, и я спрятал скафандр в бункерок.

- Мы еще поживем, Сын Скалы! И по возможности дольше, потому как жить любопытно.

Лопоухий абориген по-прежнему был в прострации. Я совал ему всякие безделушки, я показывал ему фокусы, но парень засох в своей, тоске, он дни и ночи сидел на краю ковра в холле, качался, как будда, и нехорошо выл. Вой этот раздражал меня до того, что однажды я чуть не стукнул этого недотепу по шее, но сдержался- жалко мне его стало. Надо нам что-то срочно придумать, иначе помрет Сын Скалы во цвете лет, задавленный печалью, черт его забери! Я допытывался у парня, как и чем живет его племя? Отвечал он мне неохотно и без конца повторялся. Выяснилось, что когда-то (никто не помнит и не знает, когда) явились сверху люди, большие и желтые.

- А на чем они явились?

- Никто не знает, и никто не помнит. Они оставили нам Истины, которые написаны на Камне. Камень большой, и Истин было много. Но Пророк стар и каждое утро с башни поет только одну Истину.

- И что за Истина?

- Помогай слабому. Слабый в яме.

Вот это да! Стоило пришельцам тратить энергию и время, чтобы принести из далекого далека такую захудалую мудрость. Что-то здесь не так.

...Сын Скалы раскачивался сидя, подобно механизму, и пел. Он в общем-то не пел-поскрипывал с безысходностью. "Лингвист" переводил со сбоями и пропусками следующее:

"...А однажды я повстречал чудовище на трех ногах (третья была сзади) и с тремя глазами (третий глаз был сбоку). Я не умею бояться, но у меня вспотела спина. Я сказал тому на трех ногах и с тремя глазами; "У тебя свои заботы, у меня - свои. Разойдемся?" Но чудище зарычало, и я пронзил его копьем. На землю полилась черная кровь. Я бы принес домой шкуру того зверя, но когда я пронзил его копьем (это был удар настоящего воина!), то все исчезло и был только дым. О, Вездесущий, если я сказал не так, ты простишь меня по безмерной доброте своей. Я ведь всего лишь слабый сын племена Изгнанных. Ты же велик, и лицо твое большое, как нёбо. Сердце твое тоже большое, и глаза твои видят все... А еще однажды я испытал свою силу - ударил по камню так, что стало больно руке, из камня же прянул огонь такой силы, что погасли звезды. Дело было ночью, и никто не видел того пламени, только в лесу заплакали птицы. Я сильный! Возьми меня и сделай солдатом твоего воинства. Не пожелаешь сделать солдатом, определи слугой, и не будет у тебя слуги, преданней и проворней..."

Я не сразу догадался, что приятель мой сочиняет нечто вроде рекомендации самому себе, цель которой - исхлопотать у Вездесущего место потеплее. И врет, конечно, как сивый мерин.

"...А еще однажды, тоже ночью, я крикнул так, что в реке остановилась вода. Буду рабом твоим, о Вездесущий, и смогу из башни говорить твои указы так громко, что меня услышит даже трава..."

Я убил полдня, чтобы втемяшить мысль, осенившую меня, в лопоухую башку этого молодого лгуна, что умею слова оставлять на бумаге, что письмо Вездесущему можно послать вроде бы по почте и ждать рассмотрения ходатайства, так сказать, на месте. У Вездесущего много хлопот, и чем слушать ему каждого, он прочитает документ и наложит резолюцию в таком духе: или, значит, Сыну Скалы следует спешно вознестись, или же проживать, в своей деревне до востребования. Скала был парень в общем-то не совсем темный, он наконец уловил суть. Потом я продемонстрировал ему, как оставляют слова на бумаге, и несложная эта операция привела его в восторг. Потом мы начали сочинять документ. Как и всякий документ, он составлялся по форме. У Вездесущего было несколько синекурных должностей. Самая перспективная - нечто вроде телохранителя и начальника личной гвардии. На худой конец можно поступить в гвардию рядовым с перспективой на повышение. Вторая завидная должность управляющий хозяйством Вездесущего. Тут имелась в виду охота, рыболовство, ну и хлебопашество. Рядовым охотником сделаться еще куда ни шло, а вот закабалиться в крестьянство - совсем нежелательно, потому что от этой исходной точки путь наверх заказан. И уж совсем золотая дорога - третья; стать мужем одной из дочерей Вездесущего. Их две у него - одна ведает тьмой, другая жесветом. Дочь тьмы - та постарше и побогаче. Это и объясняет, что на планете всегда смутно и солнце на чистом небе - большая редкость. Значит, чтобы Неизмеримый как-то выделил того, кто возносится на данный момент, от иных прочих, надо иметь силу, хозяйственную сметку и высокие мужские достоинства. Ясно. Поехали!

Я сочинял с великим удовольствием, и фантазия моя зацвела пышным цветом. Скала попробовал было кое-что вставить, но я отмахивался от его советов слишком уж парень занижал свои возможности.

- Ты, Пришелец, вверни, пожалуйста, про то, как я ударил однажды палкой по камню и выбил из камня огонь.

- Лучше будет так. Слушай; "А еще однажды (дело было ночью) я ударил копьем оземь, и копье мое проткнуло Синюю, как гнилой плод, и конец копья возник у моих ног".

- О! - застонал Скала. - Как это?

- Сам не знаю. Молчи!

- О!

- "А еще раз (это было ночью) я взял в руку пепел костра и сжал его с такой силой, что из пепла полилась вода! Никто этого не видел, но рука моя была мокрой весь день и еще один день".