Андрей Корбут - Год 2990

В ЦУП вошла стюардесса и, метнув взгляд безграничной надежды в сторону Ника Крашпи, улыбнувшись ему, доложила командиру о том, что все пассажиры проснулись после анабиоза и самочувствие у всех нормальное. Что до Ника,он эту улыбку и этот взгляд отметил, подумал: "Как же ее зовут?...Вспомнил, Катрин. Ее зовут Катрин". Впереди было три месяца пути; сначала долгий путь в пределах родной солнечной системы, затем скачок в гиперпространство, и, наконец, период торможения. Через три месяца "Леонардо да Винчи" должен был достичь планеты Антарекс. Вряд ли кто на Антраксе слышал что о далеком Хароне, вряд ли кто на "Леонардо да Винчи" думал, что может оказаться на Хароне.

* * * - Вы позволите нарушить ваше уединение? - услышал Алэн над ухом мягкий женский голос; ответил, не поворачивая головы: - Пожалуйста. - Что если мы включим TV? - подсевшая к нему жгучая, с зелеными глазами, брюнетка, вульгарно накрашенная, в коже-костюме с миниатюрной фигуркой, не дожидаясь согласия, включила висевший над столиком черный шар. И уже знакомая Лаустасу телеведущая, теперь в голографическом изображении, выдавала в эфир очередную порцию новостей. Алэн одним большим глотком допил кофе; взялся за поручни кресла, собираясь встать, как увидел внутри шара свою бывшую жену. Она стояла рядом с Ладой Корнуэл, приготовившись отвечать на ее вопросы. "Сегодня утром на Земле совершено еще одно чудовищное по своему цинизму преступление. Похищен ребенок. Малышу всего два года, а он уже стал разменной монетой чьих-то интересов, - с каким-то вызовом говорила Корнуэл. - Здесь, в студии, со мною мать малыша. Ей безумно больно, но она нашла в себе мужество обратиться с нашей помощью к похитителям в надежде, что в них проснется хоть капля человеческого". После этого вперед вышла Саша: "Я умоляю вас, умоляю, верните Альберта, умоляю вас...". Саша плакала. Ее слезы Алэн видел впервые. Она не плакала даже в день его смерти, его похорон.

11. Мог ли, должен ли был я ступить в третий раз на путь, проторенный моим воспаленным мозгом, - неведомо, наверное, и высшим силам. Я предпочел бы выбрать смерть, нежели, словно Сизиф, нести испытание вечностью, без права выйти за пределы предначертанного. Я прочел в мыслях молитву. Долгую и жалостливую. Точно впервые, огляделся вокруг. Заглянул в глаза Криса. Он смотрел на меня со знакомым неверием, непониманием, недоумением. А я видел его позеленевшее лицо, ощущал смрад, исходящий от его мертвого тела. Но говорил с ним, с живым: - У нас очень мало времени, Крис. Надо объявить чрезвычайный сбор, немедля. - К чему такая срочность? Ты в самом деле здоров? - спрашивал он, тогда как во взгляде его было только участие. У меня не было выбора. Прежде всего я должен был убедить его, командира ZZ-II, в том, во что сам... Во что сам едва верил. И все-таки я отважился произнести это вслух. Я заговорил, погасив пылавшее во мне волнение, чеканя каждую фразу, в упор глядя на Криса: "Пожалуйста, отнесись к моим словам всерьез. Я думаю, что ZZ-II оказался внутри аномальной зоны, где время идет по кругу. Не знаю, в какой мере это повлияет на всех, затронет каждого, я же пока не в силах вырваться из его круговорота. Дважды после аварийной посадки ZZ-II я приходил в себя среди его обломков. Дважды шел бесконечной пустыней, достигал скал и находил мертвый город. Когда все обрывалось, я начинал следующий круг в этом кресле с твоих слов: "Алэн, что с тобой?!" И все-таки я заметил: мой круг сужается". Казалось, Крис не поверил мне. Он сказал, что последние две минуты я находился в неком полузабытье и что галлюцинации после анабиоза нередки. Он был сух, и словно отчитывал меня, а потом объявил, что позовет врача...

Да, Крис сказал: "Я позову врача...". Он мог и должен был отстранить меня от исполнения обязанностей, однако вспомнил о враче, когда времени на то совершенно не было. Он сомневался в моем здоровье, и за считанные минуты до посадки, забывая о безопасности корабля, отвлекался на абсолютную чушь - чьи-то галлюцинации - вместо того, чтобы просто отправить своего пилота в каюту. Для меня это означало только одно - я сумел поселить в его сердце сомнение. - Фредерик, - вышел я на связь с нижним отсеком, - срочно поднимись в ЦУП, требуется твоя помощь". Мой ход еще более смутил Криса. А я наступал: "Итак, врач сейчас будет. Но, полагаю, у меня могут быть и другие, косвенные доказательства правдивости моего рассказа". Он спросил - какие. "Разведкарта, - сказал я. - Если мы найдем на ней горное плато, находящееся примерно в 50 километрах в направлении 50-80о от места высадки...". Мы оба знали, что выбор района посадки был прерогативой Электронного Мозга, такова была неписаная для разведки традиция, вроде русской рулетки. Следовательно, я не мог детально изучить карту. Крис не стал терять даром слов и времени. Он перевел разведкарту на центральный экран. Когда в ЦУП поднялся Фредерик, ни я, ни Крис даже не оглянулись, мы забыли о нем, мы нашли горное плато по направлению 57о, в 44 км.

12. На запрос автомата о его самочувствии Томас Романо ответил, что у него все нормально; сам же со страхом взглянул вниз на ноги в высоких, по колено, ботинках, надетых поверх коже-костюма. Мучавшая его боль в ступне ушла, но теперь он не чувствовал пальцев, и это пугало. "Это все анабиоз: ноги просто отекли, онемели", - стал уговаривать он себя. Нажатием на клавишу у правой руки Томас перевел капсулу в вертикальное положение, открыл стекло и хотел выйти из своего добровольного заточения, как, побледнев, откинулся назад на ложе: теперь его привела в трепет мысль, что ноги не удержат веса тела. "Не паникуй, это фобия", - прошептал он, чтобы услышать свой голос. Он посмотрел на руки, вытянул их перед собой - они дрожали. Ему очень хотелось верить, что все происходящее с ним - фобия, но на глаза навернулись слезы. "Скажи папочке, что пора просыпаться", - зазвучал где-то рядом женский голос, и Томас тотчас увидел подбежавшего к нему, обнявшего его за ноги трехлетнего сына. Мгновенно, за него испугавшись, он невольно оттолкнул малыша. "Иди к маме, Марк, к маме...". Больше половины капсул вокруг уже находились в вертикальном положении; Томас Романо долго, бессмысленно и невидяще смотрел на снующих между рядами пассажиров, пока вдруг не понял, что слева от него стоит его жена, что она зовет его по имени и чуть не плачет. "Сара?" - как-то недоуменно молвил он. "Что с тобой, Томас, что-то не так?" - прижимая к себе сына, тревожась, спросила она. Муж улыбнулся ей, даже рассмеялся, и так искренне, что она поверила, облегченно вздохнула, покачала головой с укором. Потом сказала: "Знаешь, не верится, что все позади, и мы в безопасности. А ты давай, выбирайся из своего саркофага, пошли в ресторан...". Ее прямо-таки душила радость, и она смеялась, когда тянула его за руку. Он заупрямился: "Нет, как хочешь, а я сплю. Дай хоть здесь понежиться". Его улыбка вновь успокоила женщину. Она сдалась: "Тогда мы ушли". Томас согласно закрыл глаза и перевел капсулу в горизонтальное положение. "Соберись с мыслями. Возьми себя в руки. Это всего лишь фобия... Какая к чертям фобия, если все признаки налицо! Нет, нет и нет... я не хочу умирать...". В голове у него все спуталось, взгляд помимо его воли скользнул вниз, останавливаясь на ногах. Наконец, этой пытки неизвестностью он не выдержал: расстегнул пневмозамки на ботах и, полный ожесточенной решимости, разулся. С уст слетел беззвучный крик, по капле истекший стоном отчаяния и боли. Там, где раньше были ступни ног, осталась лишь форма, их абрис, на их месте появились голубые, сплетенные в плотный клубок черви...