Геннадий Прашкевич - Костры миров (сборник)

Верфель стоял спиной ко мне… Но ударить человека, стоявшего ко мне спиной, я не мог. И это не было трусостью. Мешал целый комплекс причин…

Время ушло.

— Бор! — крикнул Верфель. — Проводи рыбака!

Только после этого он повернулся и презрительно процедия:

— Я не знал химика Реппе. Но имеющий родину именно так и должен отвечать на допросах!

Недовольно ворча, рыжий спустился с берега и заставил меня взобраться на катер.

— Виво! — сказал он. — Безродный бродяга!

Катер медленно сносило течением. Верфель с берега смотрел на нас, и во взгляде его читались усталость и разочарование. А потом остров скрыло лесистым мысом.

Не так уж далеко я ушел от обсерватории — часа через два катер ткнулся носом в знакомый пирс.

— Иди спать, виво, — процедил рыжий.

Он не собирался меня провожать. Мало того, сразу же развернулся, и скоро шум мотора затих. Я остался один на теплой бетонной дорожке, на которой ничего не изменилось — даже "фольксваген" стоял там, где я его бросил. Выкурив сигарету, я шагнул к берегу, но под навесом, из-под которого я взял днем весла, выступила неясная угрожающая тень. Сплюнув, я сел в машину и дал газ.

Дежурный встретил меня у входа.

— Вы потеряли комнату, — укоризненно сказал он. — Меня просили проводить вас в музей. Может быть, вам придется провести в нем пару дней, пока освободится приличная комната…

Он не издевался. Он впрямь ничего не подозревал, тихий, добродушный исполнитель приказов. Или умел прятать чувства.

Предложи он сейчас билет до Манауса, я, наверное, даже поблагодарил бы его… Ах, да, билет!..

Я вытащил его из кармана. Ни тени смущения не выступило на широком лице дежурного, когда он принял билет.

В лифте он был крайне предупредителен. В помещение музея не вошел, но я слышал, как он запирал замок. И сразу вспыхнул свет, будто кто-то нажал спрятанный выключатель. Я вздрогнул. На стене, прямо передо мной, была начертана свастика.

Музей

Будь она в другом месте, я принял бы ее за солярный знак. Но тут, пауком распластавшись на стене, она занимала слишком видное место, чтобы придать ей столь невинный смысл. Другую стену занимали портреты и огромная карта полушарий. Больше в зале ничего не было. Даже стула.

Пока я медленно шел к портретам, в памяти одно за другим всплывали имена нацистских преступников, скрывшихся от суда после падения третьего рейха. Рудольф Хесс — комендант Освенцима.

Арестован весной 1946 года… Эрих Кох — рейхскомиссар Украины. Арестован в 1950 году… Рихард Бер — преемник Хесса в Освенциме. Арестован в 1960 году… Швамбергер — палач славян. Арестован в 1972 году. Г Клаус Барбье — начальник гестапо в Лионе. Арестован в 1973 году… Этим не повезло. Не повезло и Менгеле, и Эйхману…

Но процветал же после войны Гейнц Рейнефарт, убийца поляков, скрылся же Борман…

Я вдруг вспомнил сенсационные шапки в газетах, оповестивших в 1972 году о том, что Мартин Борман, один из самых активных нацистских главарей, жив и ведет образ жизни процветающего бизнесмена. Об этом заявил американский журналист и разведчик Л. Фараго, по версии которого Мартин Борман, бежавший из гитлеровского бункера незадолго до падения третьего рейха, добрался до Латинской Америки и канул в небытие лишь для широкой публики. Не зря текст последней телеграммы Бормана, отправленной из рейхсканцелярии, гласил: "С предложенной передислокацией в заокеанский юг согласен. Борман".

Об этом же заявил во Флоренции итальянский историк Д. Сусмель.

Ссылаясь на сведения, полученные от бывшего агента германской секретной службы Хосе Антонио Ибарни, Д. Сусмель сообщил, что Борман сумел добраться до Испании, а оттуда, прихватив приличную сумму из фонда партии, отбыл в Аргентину на испанской подводной лодке… Перес де Молино в Аргентине, Мануэль Каста Неда и Хуан Рильо в Чили, Альберто Риверс и Освальдо Сегаде в Бразилии — под этими именами, по сведениям Д. Сусмеля, скрывался долгие годы один и тот же человек Борман.

А 1959 год?

В центре кельнского проспекта Ганза-ринг стояла статуя, воздвигнутая в память немцев, расстрелянных нацистами в последние дни рейха. В ночь на 25 декабря 1959 года памятник был осквернен, и в ту же ночь на зданиях десятков городов Западной Германии — от Гамбурга до Мюнхена — невидимые руки начертали знак свастики. Мало того, нацистская волна прокатилась по Франции, Англии, Бельгии, Голландии, Норвегии, Швеции, Финляндии, Испании, Австрии… Стоило раздаться сигналу из Кельна, как он был подхвачен во многих странах. Причем, не только в европейских, но и латиноамериканских.

Впрочем, это не удивительно. Разве не звучит как заповедь одна из директив бывшего руководителя заграничных организаций НСДАП обергруппенфюрера СС Эрнста Вильгельма Боле своим ландесгруппенлейтерам: "Мы, национал-социалисты, считаем немцев, живущих за границей, не случайными немцами, а немцами по божественному-"закону. Подобно тому, как наши товарищи из рейха призваны участвовать в деле, руководимом Гитлером, точно так же и партайгеноссе, находящиеся за границей, должны участвовать в этом деле…" "Но, черт возьми! — выругался я. — При чем тут я — научный комментатор "Газет бразиль"?" Да, я знал, что в нашу страну стеклись сотни недобитых деятелей третьего рейха. Знал, что в 1959 году у нас в Бразилии был задержан Герберт Цукурс, диктатор Латвии. Знал, что в Сан-Пауло полиция наткнулась на Венделя-руководителя гитлеровских передач на Бразилию во время войны, а также арестовала некоего Максимилиана Шмидта, работавшего долгие годы на Геббельса… Да, я это знал, но никогда не думал, что можно вот так, лицом к лицу, столкнуться со всем этим. Слишком далекими казались мне события, связанные с третьим рейхом. Слишком далекими…

Законсервированный фашизм… Фашизм, притаившийся до лучших времен… Я считал, что если кто и слушает в наши дни без усмешки "Баденвейлерский марш", исполнявшийся когда-то только в присутствии Гитлера, то это, несомненно, чудаки или идиоты. Всякие "Британские союзы" Освальда Мосли, "Движения гражданского единства" Тириара и Тейхмана походили, в моем понятии, на нелепую игру. Опасную, плоскую, но игру. А я…

Я растолковывал читателям "Газет бразиль", чем грозит Земле тепловая смерть, как ведется борьба с пустынями, одиноки ли мы во Вселенной и тому подобное. А неофашизм и его проблемы были хлебом других людей…

Свастика раздавила меня.

С тяжелым чувством я приступил к осмотру портретов, ожидая увидеть лица нацистов. Но все лица были мне незнакомы, И подписей под ними не было.

Сами портреты были выполнены превосходно. Узнать имя художника — уже сенсация не из последних. Внимательно всматриваясь в манеру письма, в технику исполнения, я все более убеждался, что это не просто портреты отдельных лиц. Если так можно сказать, это был портрет идеи, коллективное выражение того, что каждый из выставленных внес в какое-то им одним известное дело.