Виталий Чернов - Сын Розовой Медведицы. Фантастический роман

Спустя некоторое время страх снова подступил к нему и заставил вернуться на место.

Овечье стадо теперь отодвинулось дальше. Овцы, не рассыпаясь, но и не скучиваясь, спокойно и вольно паслись, охраняемые собаками. Но голод, видно, и собак терзал не меньше, чем Садыка, и они тоже в конце концов бросили пост и пришли к мальчику. Садык не раз видел, как отец или кто-нибудь из взрослых кормили собак, порой это поручалось старшим детям, и поэтому он, причмокивая языком, повел их к котлу и выбросил из него все мясо. Ему хотелось, чтобы собаки не уходили, но четвероногие пастухи не могли не выполнять своих обязанностей: за нарушение их всегда наказывали. И Садык снова остался один.

Вскоре одиночество сломило его. Он встал и пошел по направлению к кибитке, куда утром ушел отец прогонять злого духа. Но там никого и ничего, кроме кучи пахнущей горелой шерстью золы, не было. Тогда он обратил внимание на сплошную россыпь красных маков, росших неподалеку. Мальчик засеменил туда, надеясь все-таки отыскать отца. Близко к красному, привлекающему глаз полю стояли кусты, сплошные, частые, а за ними уже начинался подъем на гору.

Садык вошел в маки, высокие, скрывающие его с головой. Тяжелый, перезревший цвет забивал ему рот сухой розовой пылью. И, почти задыхаясь от этой пыли, от ее приторно-сладковатого запаха, уже ничего не видя вокруг в сплошном красном омуте, он потянулся вверх. Приподнялся и… замер. Прямо перед ним стоял огромный, косматый злой дух. Мальчик хотел крикнуть и не сумел, а злой дух шагнул к нему и, вытянув трубкой губы, рассерженно выдохнул:

— Ху-ги!

Затем поднял лапу, большую, когтистую, какая и должна быть у джес-кангана, с силой пригнул мальчика к земле. В следующую секунду мальчик уже ощутил, что страшный злой дух куда-то понес его, и потерял сознание.

Очнулся Садык в пещере. Кто-то заботливо и нежно вылизывал ему щеки. Он увидел чьи-то глаза, почувствовал горячее смрадное дыхание, и лишь теперь у него, содрогнувшегося от ужаса, только хватило сил закричать:

— Ана-а-а!

Злой дух зарычал и отпрянул и долго потом сидел на задних лапах и сверкал из темноты то гаснущими, то разгорающимися угольками глаз. Садык исходил воплем, а черная в темной пещере косматая глыба смотрела на него и смотрела. Мальчик надрывался до тех пор, пока не обессилел вконец. Потом он припал головой к сухой травяной подстилке, перемешанной с свалявшейся шерстью, и крепко, беспробудно уснул.

Утром его разбудил мягкий толчок. Садык открыл глаза и снова увидел прежнего злого духа, но странно, злой дух не только не съел его, но даже не причинил боли, и мальчик уже без слез, без крика в первый раз внимательно взглянул на косматое чудище. Оно о чем-то урчало, мягко и монотонно, совсем как собака, и, склонив набок голову, тоже похожую на собачью, с любопытством его разглядывало.

Садык уже не кричал. Он только дальше забился в угол, съежился, втянув голову в плечи, и так сидел не шелохнувшись

А Розовая Медведица в свою очередь тоже переживала самые сложные, противоречивые для себя чувства. Потеря единственного медвежонка, еще маленького, беспомощного, к которому она питала нежную любовь и привязанность и который доставлял ей столько приятных хлопот, была для нее слишком глубокой утратой. Она не могла бы еще долгое время погасить в себе материнский инстинкт и свыкнуться с одиночеством. Ибо всякая утрата у зверя ли, у человека ли требует восполнения. Это закон жизни. И Розовая Медведица, еще во многом неопытная, ни разу не видевшая людей, неожиданно наткнулась на человеческое дитя, тоже беспомощное, маленькое, напоминающее чем-то встававшего на дыбы медвежонка, и не только не причинила ему зла, но еще и поняла своим бессознательным инстинктом, что это внезапно найденное ею существо, единственное в своем роде, только и способно теперь восполнить ее утрату.

Когда приемыш, придя в себя, дико заголосил, она растерялась и даже обиделась, сбитая с толку. Она могла бы оборвать этот вопль одним ударом лапы, словно писк сурка, но чувство необходимого восполнения утраты оказалось сильнее, и тогда обида и растерянность сменились любопытством.

Всю ночь Розовая Медведица не выходила из пещеры, лежа подле спящего ребенка; она вдыхала его запах и видела в сумеречной темноте, как он в задранной рубашонке тихо сопит носом и вздрагивает, точь-в-точь как ее медвежонок. Только было странно, что этот неведомо чей детеныш почему-то абсолютно гол и у него очень нежная кожа.

Утром она разбудила его, толкнув носом. Так она всегда делала, чтобы поднять медвежонка и идти с ним добывать пропитание. Но приемыш забился в угол, и медведица поняла, что он никуда не хочет идти.

Она посидела возле, озадаченно поурчала и вышла. Но не ушла, а стала заваливать лаз пещеры разбросанным вокруг хворостом.

Испуг, страдание, боль всегда потом вызывают глубокий сон. Это естественная защита от потрясения, за порогом которого может стоять только смерть. И природа разумно оградила и человека и животного от этого порога. Поэтому мальчик, как только ушла медведица, снова впал в забытье и спал до тех пор, пока она не вернулась. Когда очнулся, то увидел перед собой большого, жирного суслика. Он помнил, как совсем недавно старшие ребятишки, с которыми бегал вместе, добывали таких же сусликов при помощи петель, сплетенных из конского волоса, и называли их балпак. Они говорили еще, что их можно есть, что у них вкусное и нежное мясо, как у барашка, но почему-то отдавали собакам. Мальчик не протянул руки и не взял суслика, как хотела того медведица.

Так прошел еще один день.

Садык мучился теперь от жажды. Внутри у него все горело. Губы и рот пересохли, слюны во рту не было. Среди ночи он наконец не вынес мучения и выполз из пещеры. Розовая Медведица лишь подняла голову и следила за ним. Потом вышла следом и увидела, как приемыш ползает по росистой траве, жадно хватая ртом мокрые стебли травы. И опять инстинкт, тот самый инстинкт, повинуясь которому она носила к водопою медвежонка, заставил понять, что новый ее детеныш хочет пить. Она подошла, спокойно и осторожно взяла его зубами за холщовую рубашонку и понесла к горному ключу.

С каким вниманием и любопытством она наблюдала за тем, как он пьет, припав черной головой к воде. В эту минуту он совсем почти не отличался от потерянного медвежонка. Он даже урчал слегка от жажды и нетерпения. А потом она видела, как он с таким же нетерпением и жадностью грыз задушенного ею суслика.

В эту ночь свершилось великое чудо природы — голод и жажда заставили человеческого детеныша стать сыном Розовой Медведицы.

4