В. Бирюк - Пристрелочник

Зимой, без припасов — поселению не прокормиться. Люди — помрут. А припасов на такую ораву без бочек не сделать. Потому что всё сгниёт! Не засолил рыбки — ищи в лесу «белкины орешки». А жить когда? Дело делать, город строить?

Эта забота: «как прокормиться людям?» — висела надо мной всю жизнь. Как меч Дамоклов. Размер заботы менялся. Как накормить людей в Пердуновке? Как накормить людей во Всеволжске? Дальше — больше. Многие наши победы геройские, многие злодейства кровавые — вот от этого. Люди должны иметь возможность себя прокормить. Ну, и меня заодно.

Помнишь, девочка, плакался я, что всю жизнь, будто баран дурной, в трёх соснах блуждаю: люди-хлеб-железо. Только это — главные. А так-то «сосёнок» куда более: вот ещё одна — бочки да кадушки.

Безногий бондарь погиб от моей дурости. Увлёкшись делами строительными, воображая себе будущий город, прикидывая и планируя деятельность свою и своих людей, я не обеспокоился безопасностью поселения.

Вроде бы, и угроз особых не было. Война распугала обычных «санитаров леса» — и из волжских разбойников, и из племенных удальцов. Войско православное проходило утомлённое, «сытое» — гружёное добычей. Все торопились домой, причин для грабежа — не было. Да и слава «Зверя Лютого» — не способствовала. Единичная стычка на пляже с группой «обменщиков» — прошла легко, закончилась к нашей выгоде, казалась глупой случайностью.

«Страх — хороший друг для того, за кем охотятся: до этих пор он сохранял мне жизнь. Лишены страха мертвые, а я не жажду присоединиться к ним» — умная мысля.

Жаль — всех умных мыслей не упомнишь. Я утратил страх, я перестал думать о безопасности — думал о светлом будущем, радовался земле, рекам, людям… Мир вокруг — был прекрасен и интересен.

Это — наказывается. Смертью.

Стишок Остера относится не только к домашней уборке:

«Если в кухне тараканыМаршируют по столу,И устраивают мышиНа полу учебный бой,Значит вам пора на времяПрекратить борьбу за мирИ все силы ваши броситьНа борьбу за чистоту».

Мой мир радовал меня. Мне хотелось быстрее сделать его лучше, удобнее. Но о крысюках в окружающем пространстве забывать было нельзя. Которые — «устраивают бой», отнюдь — не учебный. Вот и пришлось… «бросить силы на борьбу за чистоту». За чистоту мира от некоторых… исконно-посконных предков.

В тот день мы были заняты разбором «муромского подарка», выслушиванием тамошних новостей, обустройством бондаря, сбором товаров в Муром… Дополнительно к остальным обычным делам: рыбалке, лесоповалу, земляным работам… К ночи я угомонился в балагане Терентия на полчище, а среди ночи прибежал мальчишка с криком:

— Наших режут!

На окском пляже горели наши коптильни, смётанные из речного плавника «на живую нитку», избушки, метались в темноте тени. Слева, с Бряхимовской горки вдруг раздался благожелательный, как всегда, голос Любима:

— Наложи. Тя-я-яни. Пускай.

Характерная дробь втыкающихся куда-то стрел, поток матюков и воплей. Чей-то командный крик:

— Досыть! Уходим!

Какое-то мельтешение внизу и резкая, бурная вспышка пламени. Что-то жарко полыхнуло, какая-то постройка мгновенно стала ревущим костром. Рядом, из-за плеча, тяжёлый вздох Терентия:

— …здец. Не будет у нас нонче рыбьего жира.

Факеншит! У меня тут — не Норвегия! О-ох… из чего следует, что у нас нет трески. Поэтому, пока есть сельдь, хоть и не атлантическая, мы пытались получить красный рыбий жир. Самым примитивным образом — «самотопом».

«Очищенную печень складывают в бочки, которые по наполнении заколачиваются. Недели через 3–4 — вскрываются; в них уже имеется сам собой вытекший жир, тёмно-оранжевого цвета, не вполне прозрачный, с довольно резким запахом и горьковатым рыбным привкусом. Такой жир употребляется под названием красного рыбьего жира».

В цитате должна быть печень трески. Мы используем печень чехони. Что получится…? Качественный рыбий жир («белый») мы пытаемся топить из внутренностей судака, но этой рыбки сильно меньше.

Для чего? Нужно объяснять? — Рыбий жир назначается при туберкулёзе легких, костей или желёз, при рахите, анемии, при истощении после тяжёлых заболеваний, против куриной слепоты. Полный набор актуальных угроз для здешних хомосапиенсов. Особенно — детей.

По «Указу об основании» мне следует принимать сирот. Что масса из них будет перегружена вот такими болячками… Чтобы потом локти не кусать — надо сделать запас.

Делали. Горит.

С-с-с… Спокойно…

В свете улетающего пламенем «эликсира жизни» для десятков или сотен детей, стал лучше виден кусок пляжа. Муромский плот, наша «рязаночка», в которой два чужих мужика махали топорами, пробивая днище. Другие лодки, уносимые течением. И два ушкуя. Не вытянутые на берег, а привязанные к вбитым нами, два дня назад, сваям временной пристани.

Убегающие по пляжу мужики впрыгивали в ушкуи, очередной залп стрелков Любима существенного эффекта не произвёл — далеко. Кто-то упал, кто-то завопил, его за шиворот втянули через борт. Последние беглецы сбросили канаты с причальных столбов, ушкуи выпустили вёсла, развернулись по течению Оки и…

На Руси говорят: «и был таков». Предполагается, что прежде, пока шкодничал, «таков» — не был.

Спускаться с обрыва, выйти на пляж… было стыдно.

Первое, что я увидел внизу, в устье оврага — давешний бондарь. Какого чёрта его понесло с верху, с места будущей мастерской — сюда, к реке?! Смерть свою искал?

Убежать на своих клюках он не мог. Да, похоже, и не пытался. Разрублен топором лоб, а не затылок. Ещё мёртвые. Можно радоваться — не Пердуновские. Мои — хоть и молодые, а ребята здоровые, крепкие. Они больше на верху работы делают. Здесь — калеки. Пришлые, приблудные, «брошенные»…

И что?! Это тоже мои! Теперь — покойные.

С-с-с… Спокойно…

— Весело живёшь, воевода. Так князю и передам. Что подарочек его — шиши речные прибрали.

Пришедший на плоту муромец, сидит на песке и заматывает тряпкой окровавленную руку. Рядом, с огромными, испуганными глазами, сидит на корточках его мальчишка. Этот — цел. Видимо — успел убежать.

— Не. Я под водой спрятался.

— А дышал как?

— А у нас на плоту сзади щель есть. Такая… ну… отхожая. Я поднырнул и сквозь неё…

Настоящий славянин. Ещё византийцы отмечали манеру славянских воинов прятаться в воде с головой и дышать сквозь камышовые трубки. Потом выскакивали из такой засады с оружием в руках. Здесь — не камыш, и малёк — не воин, но принцип тот же. Главное — соображалка сработала. Плот-то вытащили из воды только наполовину — под кормой глубины хватило.