Генри Олди - Герой вашего времени

И до того дело дошло, что в рецензии последней, среди прочих оскорбительных выпадов, и такой обнаружился: "...и к тому же непонятно, почему убитый в последней главе вампир женится в послесловии на не упоминавшейся ранее принцессе?!"

С тяжелым предчувствием перелистал Манюнчиков исчерканную рукопись и обнаружил эпилог новоявленный, корявым почерком Петровича дописанный, о принцессе через "ы" и с одним "с", зато с голубыми глазами.

Затрясся вурдалак проклятый, посинел в ответ на возмущение авторское справедливое, но пера не бросил, заявив о видении своем неординарном, и в пример Говарда с Гоголем привел, мол, не чета всяким...

А там, глядишь, и Властелин Черного Круга бьет стомордонту пятую, тридцать седьмую и девяносто первую морды за аббревиатуру ВЧК, ему не глянувшуюся, Лючия метафору на зубок коренной пробует, а шпана ее Героиныча оседлала и вписывает цельный эпизод похождений Василиска Прекрасного в любимую Манюнчикову повесть для детей "Конец Добрыни Никитича". А дурень многоголовый бензином подфыркивает, недоросткам вторя: "Тили-тили, трали-вали, сам сиди в своем подвале, тили-тили-тесто, там тебе и место!"

И конца края не предвиделось злоключениям Павла Лаврентьевича, потому как бросить писать он уже не мог, засосала стихия, да и на ранее прописанных оно все равно бы не повлияло - как вдруг... Ох уж это "вдруг"! Сколько раз швырял Манюнчиков его спасательный круг гибнущим героям, а тут и самому вцепиться довелось. После никак не мог вспомнить - то ли сначала пришел типовой договор на забытую новеллу "Волка ноги кормят" (с просьбой уточнить, чьи именно ноги), а уж после пропажа Фишмана обнаружилась, то ли сначала вовкулак смылся, а договор только вечером принесли...

Так или иначе, но повернулась к Павлу Лаврентьевичу фортуна местом надлежащим, и с каждой новой подписью под очередным договором пустела квартира малогабаритная.

Ушла, выписалась верная Лючия, стихли дразнилки детишек зубастых, хвосты чертячьи не мельтешат под столом, улетел змей неведомо куда, и космический разбойник Трофим улетел, и сенбернар Шарик скулит под дверью, не чуя привычных запахов серы, мяса и дешевого портвейна...

И плесневеет колбаса, которой добрый Фишман подкармливал местных хиппи, воя с ними на луну и защищая тихих лохматиков от хулиганья и милиции...

Последним ушел Петрович, покаявшийся перед уходом и удостоверение новенькое показавший, где синим по белому написано было: "Вампырь Е.П., генеральный директор издательской компании "Интеркол". Добился-таки своего Петрович, добился, хотя и осунулся, похудел, побледнел - много кровушки попили из него исполкомы, типографии, заводы бумажные, да и мало ли их, до нашего брата охочих!..

Как же много места жилого оказалось у Павла Лаврентьевича, и деньжата завелись, и автографы давать приходилось, а счастья не было. Пробовал Манюнчиков к реализму обратиться, стихи писал, но заклинило его... "В сыром прокуренном подвале, на строгом девичьем овале..."

И все. Не пошла лирика, отказал реализм, утихло в квартире. Хорошо стало, свободно, тихо. Как в могиле.

"Манят, засасывая в омут,

Зовя к счастливому концу..."

И тут решился Павел Лаврентьевич, и ручку покрепче ухватил.

"Зовя к счастливому концу

И кровь текла по боковому,

Еще молочному резцу!"

Дописал, адрес редакционный на конверте вывел и на почту бросился с улыбкой радостной на просиявшем лице. Авось, не примут...

СТРАШНЫЕ СНЫ ПАВЛА ЛАВРЕНТЬЕВИЧА

"Однажды философу Чжуанцзы приснилось,

что он - бабочка.

Проснувшись, философ долго не мог

сообразить, кто он: философ, которому

приснилось, что он - бабочка, или бабочка,

которой приснилось, что она - философ."

1

...И приснился Павлу Лаврентьевичу Манюнчикову страшный сон.

Будто стоит он один на вершине Кавказа, и не то чтобы стоит, а прямо-таки висит, цепями к скале прикованный; и не то чтобы один, а в компании с каким-то крупным пернатым, обладателем хитрой морды и клюва ланцетообразного.

Посидел орел этот, посидел, под мышкой почесался, нахохлился и говорит:

- Здравствуйте, дорогой Павел Лаврентьевич! Как дела, как здоровье?

- Здравствуйте, - отвечает висящий Манюнчиков с присущей ему вежливостью, - дела, в общем, ничего, здоровье тоже, печень вот что-то пошаливать стала, надо бы сходить, провериться...

- Так чего ж далеко ходить? - удивляется стервятник. - Прямо сейчас и проверим!..

И клюв свой поганый нестерильный между ребер и засовывает.

Хотел было Манюнчиков послать хирурга самозваного к его орлиной матери, да глянул поверх крыла на пейзаж - и видит, что идет внизу по горному серпантину здоровенный мужик, в шкуру львиную завернутый, и тащит мужик на плече дубину, лук и еще разные предметы, неведомые энциклопедическому разуму Павла Лаврентьевича.

Увидел путник, как подлец-орел безвинного человека тиранит, сорвал лук тугой, прицелился тщательно и тетиву спустил.

Запела стрела, взвилась в воздух, и все было бы хорошо, если б не орел паскудный, за секунду до выстрела улетевший.

И когда зазубренный наконечник, смоченный в лечебном яде лернейской гидры, вошел в многострадальную печень Манюнчикова, - рванулся в негодовании Павел Лаврентьевич, лопнули цепи - и спрыгнул он на дорогу.

И это был последний подвиг Геракла, и первый подвиг национального героя Эллады Манюнтия Сиракузского.

2

...И приснился Павлу Лаврентьевичу Манюнчикову страшный сон.

Будто сидит он в замкнутом помещении, на квартиру панельную малогабаритную похожем, и если что и смущает Павла Лаврентьевича, так это непривычная вогнутость стен, медью отливающих, и шаровары синтетические, чувствительный Манюнчиков зад натирающие.

А прямо над головой Павла Лаврентьевича два голоса бубнят - соседи, видать, ссорятся. Первый этаким плаксивым тенорком молит, чтобы дядя его откуда-то вытащил - по всему видно, влип шалопай в историю; а дядин бас требует, чтоб племянничек ему сначала лампу передал, - тоже тот еще дядя попался!..

Надоело Манюнчикову пререкания их слушать, огляделся он вокруг и швабру в углу обнаружил. Стал Павел Лаврентьевич шваброй в потолок стучать, чтоб заткнулись ироды, - а те и впрямь примолкли, пошептались, и давай чем-то шершавым по потолку елозить. Трут и трут, во всю Манюнчикову акустику.

Не выдержал Павел Лаврентьевич, швабру прихватил и наружу выскочил.

И Алла-ад-дин ибн Хасан Багдади так никогда и не женился на царевне Будур. На ней женился Ман-ан-Нюнч ибн Лаврентий аль-НИИ-Шапури.

3

...И приснился Павлу Лаврентьевичу Манюнчикову страшный сон.

Будто расположился он на природе, в развилке огромного дуба, и шашлыки жарит. Птички в листве щебечут, букашки в коре шебуршат, зелено вино в речке охлаждается, жены назойливой на сто поприщ не наблюдается рай, да и только!