Игорь Минаков - Операция «Вирус»

И что характерно. Те же Стругацкие, обладавшие невероятной писательской интуицией, первыми почувствовали, а затем и осознали, что — нет. Невозможно. Проект Царства нереален, он обречен. Именно тогда они отказались от научной фантастики, ибо только методами науки (Высокая теория воспитания!) предполагалось достичь Царства. Этот путь, эту нелегкую эволюцию взглядов братья блестяще выразили в «Граде обреченном». Отныне НФ для них стала лишь формой, а в поздних произведениях они пришли даже к мистике.

Кстати, весьма любопытный момент. Свято место пусто не бывает. Одна вера неизбежно сменяется другой. Отказ от православного по сути мировоззрения приводит отнюдь не в стан атеизма, как многие полагают, а — в противоположный лагерь. И погружение в мистицизм — далеко не худший вариант. Гораздо хуже, когда православное мировоззрение с его философией соборности и равенства перед Богом или Грядущим сменяется протестантским — с его культом личного успеха и благополучия в земной жизни. Отсюда переход советских фантастов «третьей волны» от коммунистических к социал-демократическим идеалам. Но это — лучших представителей. А так в «застойные» годы и фантастика за малыми исключениями писалась тоже застойная, метко названная тем же В. Ревичем «нуль-литературой». Потеря какого-никакого, но нравственного идеала влекла за собой потерю свободы творчества.

В отличие от «третьей волны», «волна четвертая» разуверилась в коммунизме гораздо быстрее. Тому было немало чисто внешних причин, но мы на них останавливаться не будем. Нам гораздо интереснее причины внутренние. Поначалу некоторые из представителей «четвертой волны» еще верили в Царство, но уже с оттенком обреченности. Верую, ибо абсурдно. Мотивы такой обреченной веры звучат в романе Вячеслава Рыбакова «Очаг на башне». Его главной герой, Симагин, по инерции строит коммунизм, пусть только на своем участке фронта. Но яму ему роет собственный друг, Вербицкий, так сказать, выразитель идеи буржуазного индивидуализма. Собственно, уже в «Очаге…» Рыбаков расстается с мечтою о грядущем Царстве Справедливости. Не напрасно Рыбаков назвал один из своих рассказов «Прощание славянки с мечтой». Кстати, выполнен этот рассказ в жанре пародии, причем — на «Туманность Андромеды», что характерно. Следующий его роман, «Гравилет «Цесаревич», открывает целое направление в российской фантастике — имперское. И хотя главный герой «Гравилета», полковник госбезопасности князь Трубецкой, по партийной принадлежности коммунист, он уже не мечтает о коммунизме, его вполне устраивает монархическое правление.

Но о монархическо-имперской тематике мы поговорим позже, пока что хотелось бы разобраться с идейно-тематической составляющей творчества других представителей «четвертой волны». Отказ от изображения грядущего торжества коммунизма неизбежно повлек за собой отказ от НФ в пользу «смежных дисциплин» — фэнтези, мистики, альтернативной истории. «Внезапным патриархом отечественной фэнтези» назвал Борис Стругацкий Святослава Логинова, ярко заявившего о себе «Многоруким богом Далайна». Логинов считает себя атеистом, но это не помешало ему написать один из лучших в нашей литературе религиозно-мистических романов «Свет в окошке».

Отдал дань фэнтези и Андрей Лазарчук в романе «Кесаревна Отрада». Но славу Лазарчуку составили его «турбореалистические» романы, где мистика крепко переплетена с альтернативно- и криптоисторическими концепциями («Солдаты Вавилона», «Иное небо», «Штурмфогель» и другие). В романе «Солдаты Вавилона» наш мир описан как Ад, причем в самом прямом значении этого слова. Вполне себе адские чудовища вовсю вмешиваются в историю человечества в криптоисторическом романе «Посмотри в глаза чудовищ», написанном в соавторстве с Михаилом Успенским.

Прикоснулся к «адской» мистике даже такой блестящий мастер гротеска, как Евгений Лукин, в повести «Там, за Ахероном». Впрочем, для Лукина описание побега из адских теснин легендарного Дон Жуана не более чем сатирический прием. Тогда как вышеперечисленные авторы (к которым с полным на то основанием можно причислить и Андрея Столярова) максимально, а порой даже запредельно серьезны. Нам представляется, что такое «заигрывание с потусторонним» стало закономерным этапом творческой эволюции представителей «четвертой волны». Отказавшись от единой генеральной линии в описании будущего, писатели последней генерации советских фантастов выбрали «кривые, глухие окольные тропы». Перефразируя известное выражение Достоевского: если коммунизма нет, то все дозволено. Кстати, обостренный интерес этой самой генерации к потустороннему — следование скорее западнохристианской традиции, нежели — православной. Ведь в православии принято относиться к теме ада и нечистой силы крайне осторожно, дабы не впасть в соблазн.

Удовлетворяли ли мистические мотивы в творчестве представителей «четвертой волны» читательскую жажду чуда? Безусловно, хотя это чудо скорее со знаком минус. Но они не могли удовлетворить другую читательскую жажду — жажду Мира Справедливости. Ведь если космос предыдущих поколений советских фантастов был обращен к власти, как к высшей инстанции, то космос «четвертой волны» строился на отрицании этой инстанции. Власть не оправдала надежд, она не сумела построить Мира Справедливости, следовательно, достойна всяческого порицания. Но бесконечно подрывать основы миропорядка нельзя. Поэтому случилось неизбежное, пришло поколение фантастов, которое обратилось к имперскому прошлому России, перенеся его либо в будущее, либо в альтернативную вселенную. И снова произошла жесткая привязка к происходящим в стране политическим и социальным сдвигам. А именно приход к власти в Кремле новых людей, начало второй Чеченской войны и победа в ней.

Будущее принадлежит возрожденной Российской империи — так можно сформулировать основную идеологему фантастов-имперцев. Российская империя будущего, в представлении современных ее апологетов, вполне может включать в себя не только одну шестую земного шара, но и весь этот шар, и даже не один. В каком-то смысле Империя — это новая версия Царствия Божьего, тем более что во главе ее стоит Помазанник, но это Царство если и обещает всеобщую справедливость, то только в том понимании, которое устраивает коренную нацию. Все прочие должны либо принять предложенные правила, либо уйти с исторической сцены. «Счастья для всех, даром» фантасты-имперцы не обещают. Люди имперского «Полдня» ни в коем случае не атеисты, они либо поголовно православные, либо, в зависимости от широты взглядов автора книги, представители разных конфессий. Завоевывая (а не осваивая) Галактику, они твердо верят, что Бог есть. Казалось бы, самое время возрадоваться. Наконец-то мы имеем дело не с пережитками православной традиции, а с ней самой, в чистом виде! Да вот что-то не хочется. Несмотря на весомое количество церквей и священнослужителей на единицу печатного текста, духа православия в этих текстах не чувствуется. Ну как, скажите, сочетаются Христовы заповеди с гермошлемозакидательской риторикой и реваншистскими доктринами? Даже в романах атеистов Стругацких евангельского духа больше, чем в произведениях иных современных фантастов-имперцев. Во всяком случае, больше человеколюбия.