Рэй Олдридж - Освободитель (сборник)

Низа, озадаченная такими незнакомыми преступлениями, поглядывала на Айям, которое пожимало плечами и принимало оскорбленный вид. Низа качала своей блестящей головкой и успокаивающе похлопывала Руиза по плечу. Точно так же, как родители похлопывают перепуганного ребенка.

В конце концов он убедил ее совершенно заключить койку Айям в крепкую каморку, которая запиралась снаружи. Теперь, по крайней мере, было возможно прогнать прислугу с глаз долой. Айям весьма спокойно принимало такое изгнание, насколько это казалось Низе, но Руиз ловил на себе ядовитые взгляды, как только женомужа прогоняли к себе.

Их уединенность принесла свои благотворные результаты, как только Руиз настолько поправился, чтобы проявлять интерес к любви. Теперь Низе уже не было скучно. Часы приятно проходили под цветными шелками кровати Низы. Руиз был настолько счастлив, насколько он мог быть в подобных обстоятельствах, хотя он постоянно пытался представить себе, что планировала Кореана.

У Руиза теперь было время побольше узнать про Низу. Она, казалось, получала удовольствие от того, что рассказывала ему про свою жизнь дочери Царя, хотя она избегала предмета своего искупления и разговоров о том преступлении, которое к нему привело. Ее рассказы изобиловали балами, карнавалами дождя, полуночными купаньями в бассейнах, и глаза Руиза иногда затуманивались, когда она рассказывала. Ему грустно было думать, что ее жизнь любимой дочери царя лишила ее той выносливости и крепости, которые ей понадобятся для того, чтобы выжить рабыней.

Но потом он вспоминал сцену и тот путь, который ей придется на ней пройти, и впадал в мрачное и молчаливое настроение.

Она спрашивала его относительно его собственной прошлой жизни, но он смеялся, поддразнивал ее и всячески уклонялся от прямых ответов на ее вопросы. Он признался, что он торговец, чье дело требовало от него путешествий к далеким звездам. Когда она настаивала на том, чтобы он сказал правду, он говорил, что он что-то вроде искателя талантов. Он отбивался от ее немногих вопросов о жизни на далеких мирах, и, собственно говоря, она выказывала очень мало любопытства. Он понял, что этот предмет вызывал у нее беспокойство и что она предпочитала не думать о вселенной за пределами Фараона. Он не хотел как-либо волновать ее. Пусть пока побудет спокойной, пока может.

Он сказал ей свое настоящее имя, поскольку Кореана вытянет его из сознания, как только возьмется за послойную прочистку.

— Руиз Ав. Любопытное имя, — сказала она, перекатывая незнакомые слоги на языке.

Айям было заперто в каморке, и Руиз и Низа лежали нагими на кровати, когда появился Фломель. Дверь ахнула и ушла вверх в самый нескромный момент, какой только можно было себе представить, и Фломель ворвался внутрь, а с ним и великанша.

— Низа, — позвал Фломель, — где ты?

Он секунду стоял удивленный и озадаченный, его голова, похожая на морду борзой, словно принюхивалась к камере. Потом он заметил дрожание занавесок над кроватью под балдахином. Он быстро пересек комнату и развел занавески своим жезлом. К этому времени Руиз и Низа кое-как разжали объятия и сумели натянуть на себя покрывала. Глаза Фломеля расширились, и он ахнул гораздо громче, чем дверь.

— Что такое? — тощая физиономия Фломеля наливалась кровью от ярости, и он весь дрожал.

— Пошел вон от моей постели, — рявкнула Низа, не менее возмущенная, чем фокусник.

Руиз молчал, собираясь с силами.

Никто не двигался, пока великанша не сказала:

— Где женомуж?

Она шагнула в камеру тяжелым уверенным шагом, ее крохотные черты лица ела гримаса подозрения.

— Где это существо? — спросила она снова.

Она заглянула в ванную, потом в постель. Она схватила Руиза массивной лапой и без усилий выволокла его с кровати. Она притянула его поближе и снова заговорила:

— Где оно? Леди будет очень недовольна, если вы причинили вред ее имуществу.

Дыхание ее было зловонным, а мертвая преданность в глазах наводила на мысль о помешательстве. Руиз показал свободной рукой.

— Вон там, — сказал он, — у Айям есть своя маленькая комнатка. Разве это плохо?

Она небрежно встряхнула его, отчего все зубы его застучали, и отпустила его. Он схватил простыню и обернулся ею. Великанша подошла к каморке и открыла ее.

Женомуж выпал в комнату. Видимо, Айям подслушивало возле дверей. Но оно почти немедленно вернуло себе и достоинство и равновесие.

— Наконец-то, — выдохнуло существо. — Великая Банесса, ты пришла, чтобы освободить несчастного угнетенного слугу. Слуга падает и простирается у твоих ног в униженной благодарности.

— Заткнись, — сказала бесстрастно великанша.

Она повернулась к Фломелю.

— Продолжай, — приказала она.

Фломель глубоко вздохнул. Казалось, к нему вернулся самоконтроль, хотя сильные чувства еще светились в его глазах.

— Низа, — сказал он, — как же ты можешь столь низко ценить себя, чтобы развлекаться с таким безродным существом? Пожалуйста, вспомни, кто ты такая. Я обращаюсь к твоему чувству приличия.

Низа все еще была красна от гнева.

Она села на постели, натянув покрывало себе на грудь.

— Это ты, Мастер Фломель, должен был бы помнить, кто я! И свою собственную касту. Я больше не Искупающий, который должен подчиняться любой твоей прихоти.

Фломель, казалось, удивился.

— Ты больше не Искупающий? Это как же?

Низа улыбнулась.

— Мое Искупление окончено. И я здесь воскрешенная.

Фломель обдумал это, гладя длинными пальцами подбородок.

— Возможно, — сказал он, — что ты собираешь на себя новые грехи. Твои злосчастные приключения с этим безродным сродни тем, что привели тебя к первому твоему Искуплению.

— Мы больше не в землях моего отца, фокусник. Тут правят иные законы, как всякий дурак давно догадался бы. И ты не прав, называя Руиза безродным. Я не знаю его происхождения, но я уверена, что оно гораздо выше твоего.

Фломель выглядел так, словно готов был ударить Низу своим жезлом. Руиз вышел из-за кровати, поближе к волшебнику, чтобы остановить его руку, если понадобится.

— Хватит, — сказала великанша. — Кончайте треп. Объясни ей, что от нее требуется. Леди Кореана ждет точности. Нам пора отправляться в загон.

Фломель перевел дыхание.

— Как ты скажешь, — произнес он. — Мои извинения, Низа. Я не могу смотреть на тебя иначе, как на дитя моей собственной плоти, и я глубоко скорблю над твоими ошибками, как скорбел бы твой настоящий отец, окажись он здесь. Но теперь перейдем к делу. Мы начинаем сегодня репетицию новой пьесы.