Виталий Забирко - Тени сна (сборник)

— Можно теперь мне вопрос? — заискивающе попросил бургомистр.

Гюнтер остановился у камина и повернулся к нему.

— Попытайтесь…

— Кто украл у нас реализатор?

Гюнтер усмехнулся. Огонь в камине догорал, и он, подбросив пару поленьев, пододвинул к ним кочергой уголья.

— Общество поклонения Сатане, или как оно у вас в Таунде называется?

— Да нет, — поморщился доктор Бурхе. — Это мы и сами знали. У кого вы конкретно изъяли реализатор?

— Для вас это имеет какое-то значение? — Гюнтер пожал плечами. — Впрочем, если вы так хотите… У Линды Мейстро. Ах, да… у Эльке, горничной из «Короны».

— Это следовало предполагать… — задумчиво протянул бургомистр. — А мы грешили на портье Петера. Но он-то инкуб…

— Сколько бы вы мне заплатили за реализатор? — неожиданно спросил Гюнтер, покачивая на ладони книгу.

— Все, что у меня есть, — не задумываясь ответил бургомистр. Он жадно впился взглядом в реализатор.

— Да? — Гюнтер заломил бровь и оценивающе посмотрел на книгу.

— И сон будет длиться во веки-веков… — тихо проговорил он.

— Что вы сказали?

— Я не закладываю душу, — твердо сказал Гюнтер и бросил книгу на разгорающиеся поленья.

— Что вы делаете! — закричал бургомистр. — Не надо! Мне — не надо! Возьмите себе. Ведь вы можете стать, кем захотите, иметь все! Достаточно только написать ваше желание на бумаге, вложить в обложку и прочитать..

Гюнтер не слушал. Он раскрыл книгу кочергой, и листы ее начали тлеть.

— Вот и все, доктор натурфилософии Иохим-Франц Бурхе, — иронично сказал он, повернувшись к бургомистру. — Сон закончился. Пора разгораться рассвету.

Доктор Бурхе потерянно смотрел в камин.

— Утром придет фру Шемметт и развяжет вас. Надеюсь, она придет рано. А я с вами прощаюсь. Хотя вы мне и остались должны двадцать четыре тысячи евромарок за успешное проведенное расследование, я не буду у вас их требовать. Надеюсь, больше никогда с вами не встретиться…

И тут Гюнтер увидел, что зрачки бургомистра стали расширяться от ужаса. Он резко повернулся. Кожаная обложка книги светилась малиновым светом, и этот свет быстро распространялся на стены, пол, потолок… Свечение достигло ног Гюнтера, и он почувствовал неприятное жжение во всем теле. Сзади дико закричал доктор Бурхе, Гюнтер было повернулся к нему, но его самого пронзила нестерпимая боль. Тело горело внутренним огнем, будто каждую его клетку залили расплавленным металлом. Ничего не видя, Гюнтер ткнулся и стену, затем в окно, последним усилием раздавил стекло и, срывая ставни, выпал со второго этажа на мостовую.

Он лежал на мостовой лицом вверх и видел, как из разбитого окна вырываются языки пламени, а стены дома, покрываясь малиновым светом, начинают источать жар. Сил, чтобы отползти в сторону, у него не было, но он тут же ощутил, как его подхватывают под руки и куда-то тащат.

Последним, что услышал Гюнтер, прежде чем потерять сознание, был голос Моримерди:

— Этого в машину! А всем в дом, быстро! И вызовите пожарных!..

ЭПИЛОГ

Раз в неделю, по средам, если не было дождя, он просил знаками, чтобы его посадили в автоматическую коляску, и выезжал на прогулку в город. Маршруты каждый раз выбирал новые, но они всегда приводили к одному и тому же месту. Коляска медленно катилась по булыжной мостовой, плавно покачиваясь на рессорах, он смотрел на ставшие привычными узкие улочки Таунда, ничуть не изменившиеся дома, только словно немного подросшие от того, что он не шел по улице, как когда-то, а ехал в инвалидной коляске.

Раньше его вывозила на прогулку фру Розенфельд. Добрая старушка, узнав, что с ним случилось, рассчиталась с работы библиотекаря и стала сиделкой в госпитале святого Доменика. Одинокая женщина проявила к нему необычайную чуткость, заботу и любовь, которые не изменились даже после того, когда фру Розенфельд узнала, что они с Элис развелись. Пять лет назад фру Розенфельд умерла, и тогда Гюнтер, лишенный возможности совершать прогулки по городу, пожелал, чтобы ему приобрели автоматическую коляску. Это было третье его желание, касавшееся госпиталя святого Доминика. Первым желанием, еще неосознанным, когда амнезия полностью сковывала его память, было перенесение доброты и чуткости фру Розенфельд на весь персонал госпиталя. И он долго воспринимал такое отношение к себе как само собой разумеющееся. Вторым его желанием, которым он проверил свои догадки и предположения, и которое подтвердило их правильность, были газеты. С тех пор газеты регулярно, каждое утро приносили к нему в палату. Но больше, в госпитале, он старался не злоупотреблять своими возможностями.

Инвалидная коляска проехала мимо кондитерской фру Брунхильд — сквозь раздвинутые шторы было видно, что за двадцать два года помещение кондитерской ни чуть не изменилось, только теперь в углу стоял музыкальный автомат, и из раскрытых дверей кондитерской доносилась детская песенка о ленивом коте. За одним из столиков сидел чистенький, аккуратненько одетый, но чрезвычайно непоседливый мальчишка лет пяти-шести, который, постоянно одергиваемый своей мамашей, старался чинно есть мороженое. Чинность давалась ему плохо. Кто находился за стойкой, Гюнтер рассмотреть не смог. Уж, конечно, не горбатое оно… Не изменилась и аптека напротив: почти тот же трафарет на дверях оповещал, что аптекарь Гонпалек принимает круглосуточно. Кем приходился этот Гонпалек тому — сыном, братом, или дальним родственником, — Гюнтер не знал, но, каждый раз, читая надпись, вспоминал подвешенную на веревке руку в доме Линды. А вот обувной магазинчик фру Баркет (он проезжал мимо него в прошлую среду) сменил вывеску на магазин электронных товаров неизвестного Гюнтеру гирра Ницке.

Когда Гюнтер проезжал мимо магазинчика скобяных товаров, из-за угла дома навстречу ему вышел магистр Бурсиан. Они приветливо раскланялись друг с другом и разминулись. Фру Розенфельд рассказывала, что Моримерди со своими подручными устроил настоящую охоту на Олле-Лукое, кажется, даже с применением огнестрельного оружия. Однако охота окончилась полнейшим конфузом для военной контрразведки — старик оказался бесплотным призраком. Впрочем, благодаря этой охоте, магистр на некоторое время стал главной достопримечательностью Таунда — туристы со всей Европы приезжали посмотреть на стереопроекцию сказочного персонажа. После появления лазерно-голографического телевидения бум постепенно стих, но магистр так и остался одним из символов города, отмечавшихся во всех путеводителях. А вот отец Герх исчез из города на следующий день после сожжения реализатора. То ли сам сбежал, то ли им вплотную занялась военная контрразведка. Скорее последнее. Военная контрразведка не оставила в покое и Гюнтера. Первые два месяца в палате постоянно дежурил агент контрразведки, и чуть ли не каждую неделю наведывался Моримерди. Доктор Тольбек, нисколько не стесняясь своего пациента, рассказывал о полной амнезии и параличе Гюнтера, говорил что-то о странном, аномальном поражении мышечных тканей, нервной и кровеносной систем, закупорке сосудов, клеточной спайке, чем-то напоминающей доктору Тольбеку последние работы, опубликованные в журнале Европейской ассоциации хирургов о сращивании открытых ран методом лазерной сварки. Всю ситуацию Тольбек описывал как безнадежную. И если его пациент все-таки останется жить, в чем доктор Тольбек сильно сомневался, то о возвращении памяти не могло быть и речи. Насколько убедительным оказалось заключение доктора Тольбека для Моримерди неизвестно, но через два месяца «охрану» сняли, хотя Моримерди еще года три-четыре изредка наведывался в госпиталь. Гюнтер тогда действительно ничего не понимал из объяснений Тольбека, но его память, чистая как лист бумаги, зафиксировала все разговоры с кристаллофонной точностью. Эта точность сильно помогла Гюнтеру, когда память восстановилась, и он смог заняться «самолечением».