Кирилл Кудряшов - Холод

Все это уже было неважно…

— Рука болит? — спросил он Гелю.

— Нет… Он же сказал, что может снять боль. И снял. Интересно, надолго ли? Хотя, наверное, навсегда. Ну что ж, пошли? — Геля потянула его к двери подъезда, — Погостишь у меня пару дней, с твоей раненой ногой-то он ничего не сделал?

— Надо было попросить об этом, — усмехнулся Сергей, — Наверное, он бы смог и раны заживить…

— А мне почему-то кажется, что просить его бесполезно. Если сам захочет, то сделает…

Сергей согласно кивнул. Как, помнится, писал Булгаков: «Никогда и ничего не просите. Особенно у сильных…»

— Пошли, — сказал он, прогоняя прочь из головы мысли о седом старике, — Надеюсь, я не буду тебе обузой.

Эпилог

На дворе стояло жаркое сибирское лето, которое, кажется, понемногу становилось родным для Холодова. За те пол года, что прошли с того момента, как он принял решение отказаться от военной службы и остаться в Новосибирске, он успел свыкнуться с мыслью о том, что зима здесь длиться не три календарных месяца, как обещал календарь, а, практически восемь или девять. Но оставшиеся три, отводившиеся под яркое, солнечное и сверкающее изумрудной зеленью травы лето, были отрадой после долгой зимы… Особенно если за эту зиму на твою долю выпали столь суровые испытания…

Сергей стоял у окна их с Гелей квартиры, купленной меньше месяца назад, и любовался блестящей в свете Солнца поверхностью Обского моря… Его, бывшего подводного боевого пловца, манила к себе любая вода, даже пресная, но эта вода не просто манила… Она зачаровывала!

— Ну что? — раздался сзади голос Гели, а мгновение спустя появилась и она сама, ласково обвив его шею своей правой рукой… Безусловно, изувеченной левой она научилась владеть великолепно, наверное, иногда даже забывая о том, что вместо кисти руки у нее лишь протез, заменяющий ее, но все же до сих пор стеснялась этого протеза, стараясь не демонстрировать его на людях. Да что там на людях, даже наедине с ним она часто прятала руку за спиной…

— Что «что»? — спросил он, оборачиваясь, и легонько касаясь ее губ своими.

— Ты готов? Идем?

— Всегда готов! — бодро отсалютовал Сергей, освобождаясь из объятий жены.

Вообще-то он не любил пляж, и не понимал этого сомнительно удовольствия, валяться часами на песке, подставляя солнцу различные части своего тела… Геля же чувствовала себя не в своей тарелке, если цвет ее кожи хоть чуточку отличался от любимого ей бронзового оттенка. Обоим пришлось пойти на компромисс. Сергей согласился провести день на пляже, позволяя ультрафиолету вгрызаться в его тело, а Геля согласилась с его доводами, что загорать можно не только тупо валяясь на песке, но и катаясь на лодке по морю… В конце концов там он хоть немного будет напоминать себе того «Морского дьявола», которым был когда-то. Впрочем, Сергей прекрасно отдавал себе отчет в том, что даже на пенсии (а 25 лет в элитном подразделении ВМФ позволяли уйти на покой в его сорок с копейками), вдали от океана, оружия и кораблей, он оставался солдатом.

И, также, отдавал себе отчет в том, почему он принял решение поселиться поближе к Обскому морю. Чтобы в тот день, когда через границу смерти придут обитатели иного мира, ведомые «запахом» Порождающего, быть рядом, и первым принять удар этих существ. Сможет ли он хоть в чем-то помочь Возрожденным — стражам этого мира, даже не догадывающимся о своей роли, или же умрет в первые же мгновения? Умом Сергей понимал, что скорее всего — второе, но не мог ничего с собой поделать. Впервые он ощущал, что больше не играет в шахматы, не является шахматной фигурой, разыгрывающей чью-то партию во имя чьих-то интересов. Впервые понимал, что грядущая (через века, а может быть и через годы) партия будет первой ИСТИННОЙ игрой в этом мире. Первой игрой, в которой на кону будет смерть всех, а не только послушных пешек…

Игрой, в которой пешками станут все…

И впервые он не хотел играть, но понимал, что должен.

Сергей, вслед за гелей, сделал шаг к двери, и вдруг оступился, почувствовав резкую боль в раненой пол года назад ноге. От неожиданности он даже тихонько и как-то совсем не по-мужски (и уж тем более не по-солдатски) ойкнул, и присел на корточки, растирая сведенную судорогой ногу.

— Что случилось? — обеспокоено спросила Геля, присев рядом с ним.

— Ноют старые кости! — отшутился Сергей, поднимаясь на ноги, — Старею… Я уже не тот, что раньше…

Но разве можно спрятать какие-то мысли от жены-телепата? Такая всегда узнает, задержался ли ты на работе, или же побывал с любовницей в ближайшей гостинице… и всегда почувствует, когда тебя что-то гложет.

— Раньше он не болел, не так ли? — это был не вопрос, так, констатация факта.

— Не болел, — неохотно признал Сергей.

— Это от того, что мы идем… ну, туда, на море? — спросила Геля, и тут же ответила сама себе, — Нет, не от этого…

— Эй, эй! — осадил ее Сергей, — Кто-то когда-то обещал мне, что не будет копаться в моей голове.

— Я всего лишь смотрю в твои глаза, — отмахнулась Геля, — В них написано все. Ты не боишься идти… Для тебя море осталось морем не смотря ни на что. Не смотря на боль, не смотря на утрату… Даже, — Геля улыбнулась, — Не смотря на то, что оно пресное.

— На его берегу я встретил тебя…

— Тогда в чем же дело?

— Я же сказал, ноют старые кости, — отмахнулся Сергей, — Пошли, дедушка Фрейд. Иногда сны — это просто сны! В самом деле, как психолог ты еще более опасна, чем как стоматолог!

Они не успели сделать и двух шагов к двери, как раздавшийся в глубине квартиры телефонный звонок заставил их остановиться. Первое, что бросилось Сергею в глаза, когда Геля обернулась к нему, была какая-то неестественная бледность ее лица.

— Не бери! — прошептала она.

Ее взгляд был пустым — таким он бывал всегда, когда она уносилась прочь, путешествуя по чужим сознаниям или закоулкам памяти. Она видела что-то, недоступное его взору…

— Они все равно перезвонят! — Сергей направился в зал, к телефону.

— Не бери!!! — закричала Геля, хватая его за руку, — Мы можем прямо сейчас все бросить и уехать! Просто сорваться и уехать к твоим родным… Или к моим! Тогда, может быть, они не найдут нас.

Телефон продолжал звонить…

Оборачиваясь к жене, Сергей скользнул взглядом по окну, и замер, отчетливо увидев с высоты своего пятого этажа одинокую фигуру, стоявшую на берегу моря, начинавшегося всего в каких-нибудь двух десятках метров от дома. Не узнать этого высокого, величественного человека, было невозможно. Первородный ничуть не изменился со дня их последней встречи, вот только косматый тулуп сменил на оборванную рубашку чудовищного размера, доходившую великану почти до колен.