Джордж Р. Р. Мартин - Бегство охотника

Глава 28

Время в камере текло как-то странно. Темнота заставляла его ощущать себя выброшенным на свалку и забытым. Теперь, когда диоды включили, Рамон не мог избавиться от ощущения, что его пристально разглядывают. Свет не прощал; он проявлял и вытаскивал на обозрение все до одного потеки, царапины и трещины стен. Рамон изучил полученные травмы и пришел к заключению, что даже если ему и придется несколько дней держаться за бока и мочиться кровью, он все же не станет последним, кого убил Джонни Джо Карденас. Выкарабкается — если, конечно, позволят энии.

Ходили слухи — хотя их не уставали опровергать официально — про людей, вступавших в конфликт с экипажами транспортных кораблей. Рамон слышал довольно много такого и верил этому — а иногда и нет, в зависимости от того, кто, когда и где их ему рассказывал. Здесь, на Сан-Паулу, эти слухи имели хождение наравне с рассказами о призраках. Они приятно пугали и щекотали нервы, но, пожалуй, не стоили того, чтобы над ними задумываться. Однако теперь они не лезли у него из головы. Если его возьмут в оборот энии, устоит ли он?

В самом деле, не было никакого преимущества в том, чтобы хранить тайну Маннека, если энии так и так выжмут ее из него. А если за этим последует бойня, то никакой разницы, сдаст ли Рамон эту информацию добровольно, или же ее выдернут из него силой. Для всех, кроме, разумеется, самого Рамона.

С другой стороны, он ведь крутой сукин сын. Так что, может, он и сумеет выстоять, даже если его попробуют сломить. Трудно сказать, не проверив.

Поэтому вместо того, чтобы сокрушаться над своей судьбой, Рамон попытался вспомнить тот момент, когда перестал думать о Маннеке и пришельцах из-под горы как о врагах. Наверняка ведь был такой момент, не мог не быть. Он твердо намеревался посвятить себя убиению их за все, что они с ним сделали, и что? Вот он сидит и переживает, хватит ли ему сил умереть, не выдав их тайны? Неслабая такая перемена настроения, и тем не менее он не мог сказать точно, когда она произошла. Или почему это так сильно напоминало момент, когда он заговорил с женщиной в баре. Или почему перспектива собственных пыток и смерти не наводила на него такого уж особенного ужаса.

Впрочем, и тогда, с европейцем, вероятность его выживания тоже была далеко не очевидна. Он мог погибнуть в том переулке с такой же легкостью, с какой убивал. Собственно, дело заключалось не в результате. Все заключалось только в том, чтобы казаться человеком, который делает то, что он делал. Не самый плохой смысл жизни, за который и умереть не стыдно, вот в чем заключался смысл всего этого. А может, у него талант попадать в безнадежные ситуации. Как у того парня из мелодрамы по телевизору.

И были еще довольно долгие отрезки времени, когда Рамон понимал: спроси его сейчас кто угодно, и он выложит ему все как на духу. Все без остатка. Только бы его отпустили. Текли часы. Он прикинул шансы Маннека на выживание — получилось примерно шестьдесят против сорока. В зависимости от того, что будет преобладать в его сознании — геройство или трусость — в момент, когда за ним придут. А также от того, смогут ли разъярить его до такого состояния, когда он готов будет пожертвовать собой просто так, назло им всем.

Когда наконец отворилась дверь и вошли охранники, с ними вошел и полицейский босс. Он сменил костюм, из чего Рамон заключил, что со времени, когда его сунули в камеру, прошло не меньше суток. Что ж, вполне вероятно.

Надев на Рамона наручники, охранники повели его — один спереди, двое сзади, все трое вооружены электродубинками наголо — в маленькую комнатку для совещаний. Очень симпатично обставленную комнатку. По крайней мере в отличие от остальных помещений полицейского управления здесь совершенно не ощущалось атмосферы бойни. Вчерашний эния, а может, другой, достаточно похожий на него, чтобы Рамон не мог отличить одного от другого, стоял у одной стены, облизывая тело блестящим языком. Рядом стояли губернатор и — к удивлению Рамона — женщина из бара. Полицейский босс приказал охранникам усадить Рамона на привинченный к полу стул и приковать к нему наручниками. Губернатор смотрел на него со смесью брезгливости и некоторого удивленного уважения. Женщина только раз покосилась на него с подчеркнуто скучающим выражением лица и снова углубилась в свой электронный блокнот.

Это все ты, мать твою, виновата, мысленно передал ей Рамон. Если бы ты сама постояла за себя, а не ждала, пока это сделаем мы, я бы не оказался в такой заднице.

— Ладно, — скучающим тоном произнес губернатор. — Можем мы окончательно разобраться с этим?

— Ее как раз проводят в комнату для допросов, сэр, — сказал полицейский босс.

— Кого? — не понял Рамон. — Что за херня здесь происходит?

— То, что я говорил, hijo, — ответил босс. — Конечная. Поезд дальше не идет.

Экран на стене мигнул и ожил. На нем возникла адская комната для допросов, снятая с непривычного ракурса. Он видел затылок констебля — тот начинал лысеть. Сидевшая напротив Елена выглядела довольно раздраженной и теребила в руках сигарету. Рамон поперхнулся.

— Эй! Эй, постойте! Какого черта? Стойте! Я же только что с ней порвал! Она же психованная совсем! Гребаная loca! Ей же нельзя верить, ни слова!

Губернатор покосился на босса. Влажные устричные глаза энии, казалось, заискрились, глядя на Рамона. Женщина делала вид, будто не слышит его.

— Сеньор Эспехо, — произнес босс, — рассмотрение дела об экстрадиции требует присутствия губернатора, представителя иностранных органов власти, представителя полиции и обвиняемого. То есть вас. В законе ни слова чертова не сказано о праве обвиняемого говорить. При всем должном уважении к вашим правам как гражданина, даю вам еще один шанс замолчать, прежде чем я прикажу сунуть вам в рот кляп. Ясно?

Тем временем на экране констебль и Елена проходили все положенные формальности: ее имя, адрес, откуда она знает Рамона Эспехо.

— Но она лгунья! — не выдержал Рамон и сам исполнился отвращения к ноющим интонациям своего голоса.

— Я эту грязную подтирку семь лет знаю, — говорила на экране Елена. — Как он в городе, останавливается у меня. Жрет мою еду, оставляет свой хлам у меня на полу. Я даже его pinche одежду стираю, поверите? У меня хорошая работа, и я трачу свое свободное время на то, чтобы стирать этому засранцу носки!

— Значит, вы можете охарактеризовать ваши взаимоотношения с сеньором Эспехо как близкие?

Елена посмотрела на констебля, потом опустила взгляд на пол и пожала плечами.

— Пожалуй, — произнесла она. — То есть ага. Мы с ним близки.