Раненые звезды
Не так давно я даже начал тренироваться. Госпиталь, где меня лечили, находился на побережье Внешнего океана, близко к экватору. Тут была стабильно хорошая погода: приятное Солнце днем, прохладный вечерний бриз вечером, и освежающий дождь ночью. Странное дело: дожди тут шли исключительно по ночам. Наверняка этому есть какое-то научное объяснение, но лезть в сеть еще раз, для того, чтобы найти ответ на этот совершенно непринципиальный вопрос совсем не хотелось. Особенно после лавины, или даже цунами новой информации, которая на меня обрушилась.
В этом бесконечном сидении в сети в поисках новых знаний был один особенно полезный момент. Точнее, следствие. Я очень хорошо освоил местный язык. Настала эра почти нормального общение с живыми людьми.
Надо сказать, что в контактах меня никак не ограничивали. Поначалу это казалось диковатым: даже в Звездном городке я жил на закрытой охраняемой территории. А тут… свободный доступ куда угодно. Можно сходить в парк. Даже до пляжа прогуляться! И везде – люди. Как пациенты или врачи – так и просто посетители, а то и гуляки, специально приехавшие на море.
Возле пляжа, на самой границе лесопарка, отделяющего больничные корпуса от моря, была отличная спортивная площадка с турниками, брусьями и прочими прелестями калистеники. Мне, конечно, приходилось таскать с собой дополнительные отягощения, чтобы тренировки были серьезными: жилеты – утяжелители, а также специальные накладки на руки и ноги мне сделали по эскизам, на заказ. Физиологи очень поощряли это моё стремление тренироваться. Говорили, нужно следовать своей природе, а в меня, по их мнению, на генетическом уровне заложили стремление к физухе.
Конечно же, народ на меня заглядывался, когда я приходил на тренировку. Поначалу поглядывали робко, из тенёчка, стоя в отдалении. А потом всё более и более открыто – когда понимали, что я сам не против общения. По десять раз за пару тренировочных часов мне приходилось отвечать на вопрос: «А вы военный, да? Из спецназа?» Мой утвердительный ответ обычно заканчивался полной благодарности фразой типа: «Как здорово, что такие люди как вы нас защищают!»
Мне было немного неловко за то, что приходилось скрывать своё истинное происхождение, но – чего уж там – такое внимание было мне приятно. Хотя в нём и не было ничего удивительного: я был примерно такого же роста, как марсиане, но раза в три массивнее среднего мужчины. Как мне говорили, таких результатов в росте мышечной массы их атлеты не могли достичь даже на гормонах. При этом я сохранял гибкость и скорость реакции, тоже совершенно недоступные местным.
Со временем я даже привык к такой рутине: тесты, восстановительные процедуры, изучение реалий жизни по сети, прогулки и тренировки. Это был отличный курорт. Я искренне наслаждался жизнью – а её, знаете ли, начинаешь ценить совершенно по-особенному, едва с ней не расставшись.
По ночам только иногда возвращалась та ледяная боль из вакуума. Я просыпался в холодном поту, но, кажется, не кричал и не болтал лишнего. А то бы точно ко мне пришли специалисты с некоторыми неудобными вопросами…
Большие перемены наступили, как это часто бывает, совершенно неожиданно.
Я красовался на тренировочной площадке, перебрасываясь шутками с местными. И даже позволял себе потихоньку, украдкой поглядывать на девушек. Да, возвращение к жизни обострило не только восприятие её ценности, но и либидо. Дать волю которому я как-то не решался.
Моя физиолог, немолодая и заслуженная дама, имеющее научное звание, аналогичное доктору наук в нашем мире, привела на площадку какого-то молодого паренька, на вид лед шестнадцати-семнадцати. Физиолога звали… нет, в точности записать звучание её имени не получится. Но его можно немного переработать. Лилия. Да, пускай будет Лилия. Близко и по смыслу (означает цветок, причем белый), так и по звучанию.
- Привет, Гриша! – на самом деле, она тоже назвала меня местным именем, которое мне позволили выбрать самому, но про себя я упорно продолжал называть себя Гришей. Еще не хватало окончательно омарсианиться, и забыть, кто я есть. - Иди сюда, хочу познакомить тебя с коллегой. Это Кай, - это было настоящее имя этого парня, марсианское. Просто звучание почти полностью совпало с земным аналогом. Такое редко, но бывает.
- Привет, Кай, - кивнул я, - рад видеть.
- Я тоже рад! – парень улыбался от уха до уха, и буквально пожирал меня глазами, - обалдеть! Неужели я стану таким же? – он вопросительно посмотрел на Лилию.
Та покачала головой, и ответила:
- Тебе известны твои модификации, Кай, и твои возможности. Точно таких же мутаций, как у Гриши, у тебя нет. Поэтому мышечная масса, и удельная сила у тебя даже на пике будут несколько ниже. Но зато у тебя обострены чувства, ты способен видеть в инфракрасном диапазоне, и слышать ультразвук…
- …да-да, и осязать магнитные поля, - кислым тоном подхватил паренёк.
- …а, самое главное: ты – самостоятельная личность. И можешь контролировать процесс своего развития, чтобы максимально раскрыть свои способности. Помни: единственный соперник, с которым тебе следует соревноваться – это ты сам!
- Да помню я! Эх! – Кай махнул рукой, - но всё равно здорово, что у нас есть ты, Гриша, - последние слова он произнёс, глядя мне в глаза. Радужка у него была очень необычного для марсиан, глубокого карего, почти чёрного цвета. Из-за этого казалось, что она сливается со зрачком.
- Сколько тебе лет, Кай? – спросил я.
- Девять! – гордо ответил парнишка. Значит, почти восемнадцать на земные годы.
- Исполняется в следующем месяце, - улыбнувшись, добавила Лилия; месяцев на Марсе, конечно же, тоже не было. Как и смены времён года – наклон оси вращения был очень незначительным, гораздо меньше, чем у Земли или современного мне Марса. Но год делился на десять условных временных отрезков, напоминающих месяцы. Правда, у них не было собственных названий. Только порядковые номера. Из-за отсутствия сезонности, само понятие года долгое время оставалось малозначимым для марсианских культур: так, астрономический курьёз, не более. Тем более люди не видели необходимости дробить этот курьёз на более мелкие величины. Такая потребность появилась только в позднее время, по мере развития капиталистических отношений, когда ко времени стали относиться с куда большим пиететом.
