Галина Долгая - Грани кристалла

— Заходите, располагайтесь, — Миша включил свет, — правда тут…

— Успокойся, сынок, — Ира взяла его за руку, — все хорошо.

Милан наблюдал за людьми и не переставал удивляться: сколько сил они тратят на пустые переживания! Он тоже умел сопереживать, и его мир чувств был богат. Но люди превзошли в этом все расы! Былое восхищение чувствами людей, которое возникло у него при первом контакте с землянами, когда он волей судьбы стал для всех Павлом Курлясовым, давно улеглось. Теперь Милан видел совсем другое: эмоции забирали у людей силу, энергию. Если бы он не вмешался сегодня, сын Ирины умер бы от эмоций, которые вызвали спазм в сердечной мышце, мгновенно перекрыв кровоток. Прошло столько лет, а люди так и не научились ценить жизнь, не научились умению владеть собой, действовать умом, а не душевным порывом. Он прилетел на Землю, чтобы подтолкнуть ее жителей к прогрессу — к настоящему прогрессу, дающему свободу! Но о каком ментальном развитии может идти речь, если люди не умеют владеть собой?!

Князь устало разглядывал землян, слушая их речь, но не прислушиваясь к смыслу того, о чем они говорили. Суета постепенно улеглась, Миша с сыном уехали домой, подготавливать невестку Ирины к встрече с дочерью. Версия ее появления была проста — нашлась! Детали не имели большого значения. Ира с Людой, проводив родных, принялись разбирать коробки со своими вещами. Ира между делом поглядывала на мужа, устроила ему постель, достав из пластикового пакета одеяла и простыни. Милан ничего не говорил, но Ира и без слов понимала, что муж озадачен всем происходящим, и думы его нелегки. Но то, что ее окружало сейчас, занимало больше, чем грустные глаза мужа. Она доставала свои старые вещи, фотографии, письма, камни, подолгу держала их в руках, поглаживала с таким трепетом, с такой отрешенностью во взгляде, что Милан оставил ее и Люду наедине с их прошлым и лег спать.

Люда поставила зеркало, что стояло на полу прислоненным к стене и едва доходило ей до груди, на подоконник, открыла шкатулку со своими девичьими украшениями, и, примеряя их, с улыбкой разглядывала свое отражение.

— Ба, как тебе Пашка? — неожиданно спросила она, не отрываясь от шкатулки.

— Хороший мальчик, — перечитывая старые открытки, ответила Ира, — только, знаешь, он не нашей породы, — Ира отложила последнюю открытку и развернулась к внучке. — Паша совсем не похож ни на Мишу, ни на меня, даже на тебя. Я его себе другим представляла.

— Он пошел в мамину породу, — Люда фыркнула, — как собаки, прям… Паша похож на маминого папу, моего деда. Ты его помнишь? Такой огромный, с усами, как у казака, глаза глубоко посажены, брови нависают, а нос мясистый такой…

— Помню, перебила Ира. Паша… разве что глаза глубокие, не видно даже какого они цвета…

— Черные!

— Да ну? У Лены вроде светлые глаза, как у тебя…

— Ага, как у меня!

Ира нахмурилась.

— Ты все о том же. Говорила ведь, не подумала тогда.

— Ладно, ба, не обижайся. А вот как завтра мама меня не признает с такими глазами…

— Ой, точно, — Ира хлопнула ладошками. От резкого звука проснулся Милан. — Я тебя разбудила…

— Я отдохнул, — Милан нежно посмотрел на Иру.

Первая восторженность, тревога прошли, и теперь по ее лицу было видно, как она устала. Глаза сощурились, уголки губ опустились, кожа побледнела, да и вся Ира казалась обмякшей, словно сдутый шарик.

— Давайте-ка спасть, девушки, а то завтра предстанете перед народом Земли, как две общипанные индюшки!

Люда, как раз прищепила к мочкам ушей большие пластмассовые клипсы. При движении головой, они побрякивали, как охрипшие колокольчики. Как только после шутки Милана зазвенели эти клипсы, то все трое, сначала застыв на мгновение, рассмеялись в голос.

— Тише, тише, — приглушая смех ладонью, Ира опасливо посмотрела по сторонам. — Соседи услышат!

— Ну, ты даешь, Князь, — Люда сняла клипсы и, звякнув ими последний раз, вернула в шкатулку. — А спать, и правда, хочется. Идем, бабуль, пусть Милан теперь караулит наш сон.

— Спокойной ночи, красавицы!

Бабушка и внучка улеглись в согретую лиринийцем постель и почти сразу же уснули.

Милан выключил свет и подошел к окну. Город спал. Огни фонарей освещали пустынные улицы спального квартала Ташкента. Автострада проходила вдалеке, потому тишину ночи не нарушали звуки случайно проезжавших машин, как это было в другом доме, где он когда-то вот так же стоял на балконе девятого этажа в квартире Березеных.

Милан прошел вглубь комнаты, намереваясь присесть на один из еще не распакованных ящиков, как его взгляд остановился на книге, мягкая обложка которой матово поблескивала, отражая скудный свет фонаря, попадающий на нее из окна.

Милан взял книгу. Это оказался томик стихов Александра Блока.

— Интересно, — память выдала спрятанные глубоко в ее тайниках, давно не запрашиваемые данные об увлечениях Павла Курлясова. — Павел любил Блока…

«Я проснулся на мглистом рассвете

Неизвестно которого дня.

Спит она, улыбаясь, как дети,-

Ей пригрезился сон про меня», — всплыли, когда-то прочитанные человеком строки, и Милан подумал, как они сейчас близки ему.

Вот та женщина, которую любит он, которую любил Павел, и судьба которой в эти дни не ясна даже умеющему чувствовать интуитивно лиринийцу.

Милан вышел на кухню. Включил там свет, присел на подоконник и раскрыл книгу. На пол упал пожелтевший конверт, словно ждал, когда кто-то откроет книгу на этом месте и он, вылетев, как неокрепший птенец из гнезда, не справившись с крыльями, сядет на пол.

Милан поднял конверт. Прочитал одно единственное слово: «Ирочке». Перевернул. Конверт был запечатан, внутри него прощупывался лист бумаги. Что-то напрягло Милана. Чужая тайна, пролежав в забытьи два десятка лет, попала к нему в руки, интригуя и искушая. Но Милан справился с соблазном вскрыть конверт и прочитать, что за послание и от кого было написано его жене. Хотя, от кого, он догадывался. Читать больше не хотелось. Да и за окном посветлело. Кое-где в домах вспыхнул свет, раскрылись шторы. Люди впускали утро в свои квартиры, распахивая окна, вдыхая свежесть весны, совсем недавно сменившую зиму.

В комнате послышался шорох. Милан знал, что это Ирина. Она тихонько подошла к нему, обняла за талию, прижавшись щекой к спине. Муж погладил ее теплые руки, повернулся, поцеловал. Приветственные песни птиц, легкий ветерок, принесший запахи пробуждавшейся земли, розовый свет зари стали достойным аккомпанементом к мелодии счастья, без слов звучавшей в душе.

Вскоре проснулась Люда. Она вошла на кухню и еще сонными глазами уставилась на стоявших в обнимку Ирину и Милана.